Единородное Слово. Опыт постижения древнейшей русской веры и истории на основе языка
Шрифт:
Основными материалами по этому вопросу являются труд Прокопия Кесарийского «О войне с готами» (VI в.), средневековые летописи, хроники и анналы – «Повесть временных лет», сочинения Титмара Мерзебургского, Адама Бременского, Гельмгольда, епископа Бамбергского Отто, Саксона Грамматика (все – XI–XIII вв.). Ко вторичным источникам относят еще более поздние тексты, авторы которых опирались на свидетельства предшественников, восполняя недостающее собственным воображением.
Красноречив отрывок одного такого арабского рассказа, принадлежащего Ибн-Дасте (V в.), об увиденном им русском обряде: «Все они (славяне) идолопоклонники. Более всего сеют они просо. Во время жатвы берут они просяные зерна в ковше, поднимают их к небу и говорят: “Господи, ты, который снабжаешь нас пищей (до сих пор), снабди и теперь нас ею в изобилии”» /3/.
А вот и
Воистину затруднительно определить из такого свидетельства, кого скорее следует причислить к язычникам: верящего в судьбу и не понимающего (или не знающего?) смысла обета Прокопия или верующих в Единого Бога и не признающих языческих представлений о судьбе славян?
Сведения о жертвенных животных тоже верны лишь отчасти, поскольку касаются только иноплеменных групп, а также южных и западных (в том числе балтских) славян. Главное же, как пишет глубокий исследователь славянского язычества А. С. Фаминцын, «до нас не дошло в древних письменных памятниках описания обряда общественного жертвоприношения восточных славян» /5/. Некоторые источники указывают на то, что их «языческая жертва» обыкновенно состояла из приношений с молитвою хлеба, меда, пива, цветов и т. п. Но разве не эти дары находим мы сегодня на праздничных церковных столах?
Вообще, всякому, кто внимательно отнесется к данным о славянских древностях, станет очевидно, что реконструкция славянского язычества базируется, в основном, на материале, связанном с западными и южными славянами, причем мало кто из исследователей учитывает характерную именно для славян густую этническую смешанность.
Так, например, «собственно славянское язычество человеческих жертвоприношений не знало. Наличие таковых у некоторых групп балтийских славян – свидетельство сложных ассимиляционных процессов. В частности, жители острова Рюген руги (их называли также русы, рутены, руйяны, раны – примерно так же, как киевских русов) изначально славянами не были, а, перейдя на славянскую речь, сохраняли многие обычаи, включая обряд погребения…» /6/.
В советское время вымученный в научных кабинетах «языческий пантеон» росов ширился буквально на глазах, связываясь почему-то со «стихийным материализмом» древних русских, и многие работы по этому вопросу преследовали, кажется, лишь одну задачу – соревновательную фантазию.
При этом исследователей мало интересовало, что уже в XI в., всего через сто лет после «крещения Руси», летописцу Нестору ничего не было известно о русском язычестве, кроме имен божков, которых насадил киевский князь Владимир I в 980 г. Впрочем, и состав владимирского пантеона уточняется и оспаривается до сих пор.
Однако отсутствие материальных следов божеств, представленных лишь реконструированными именами, позволяет предположить, что все эти имена – не что иное, как синонимы Единого Бога (либо представляют собой следы порчи, разложения идеи в языках соседних народов), ибо наличие различных именований еще не является свидетельством политеизма. Св. Дионисий Ареопагит, один из самых утонченных христианских богословов, не смущался тем, что «богомудры воспевают Причину всего, заимствуя имена из всего, причиненного Ею <…> Ее называют солнцем, звездой, “огнем”, “водой”, “духом”, росой, облаком, самоцветом, камнем, всем сущим и ничем из сущего». А его не менее проницательный комментатор св. Максим Исповедник тут же отзывался существенным для нас замечанием: «Смотри, как воспевают Высшего всех, открыто пользуясь тем, Причиной чего Он является, что Он создал» /7/.
Понятно, что современным сторонникам русского язычества остается только вздыхать: «К сожалению, о величине Перуна и других славянских кумиров из письменных и археологических источников почти ничего узнать нельзя: деревянные изваяния не выдержали испытания временем» /8/.
Тут уместно привести еще одну цитату: «В древности десятки тысяч изваяний стояли группами или в одиночку на всех возвышающихся, издалека заметных точках степи. Освоение земель русскими землепашцами в ХVM – XVIII вв.<…> привело к массовому уничтожению этих произведений искусства». Опираясь на то, что научно доказана принадлежность грубых каменных изваяний кочевым племенам, автор этой цитаты далее делает вывод о «широком развитии камнерезного ремесла» у кочевников /9/.
Вот, оказывается, в чем дело! У русских ни Киевской, ни тем более докиевской Руси не было навыков в камнерезном деле, и дальше обработки пней дело не шло (да и божественный пантеон-то не сформировался по причине языческой отсталости, как отмечают многие работы).
Что уж говорить о языческих храмах – понятно, что о них «русские летописи умалчивают вовсе» /10/ [33] .
Новейшие исследования сообщают, что и о священных рощах «прямых свидетельств не сохранилось» и «древнерусские материалы не дают оснований говорить о том, что деревья считали тотемами или что существовал самостоятельный культ деревьев» /12/.
33
Между тем академик И. А. Грабарь в своей фундаментальной «Истории русского искусства» пишет: «Подведя итоги всему, что сделано в России в области искусства, приходишь к выводу, что это по преимуществу страна зодчих. Чутье пропорций, понимание силуэта, декоративный инстинкт, изобретательность форм – словом, все архитектурные добродетели встречаются на протяжении русской истории так постоянно и повсеместно, что наводят на мысль о совершенно исключительной архитектурной одаренности русского народа» /11 (подчеркнуто мной. – С. М.)/.
Вместе с тем: «У всех древних славян, как и у прочих народов арийского племени, находим понятие о божественном представителе неба, едином верховном боге, живущем на небесах, властвующем над всеми прочими <…> Верховный небесный бог <…> носил общее всем славянским наречиям имя БОГ» /13/.
Некоторые наиболее независимые в своих работах исследователи подходили к самой сути русской дохристианской веры, указывая на ее особость и отдаленность от представлений и обрядов других, языческих, народов: «…в оригинальной религии древних руссов не было ничего такого, чего мы могли бы стыдиться <…> Это была сильная, внутренне крепко скроенная религия, высокая, красивая <…> в ее основных положениях было много сходства с христианством: единобожие (а не политеизм, как принято думать!), вера в бессмертие души, в загробную жизнь и т. д.
Вместе с тем язычеству руссов были свойственны и особые черты, отличавшие его коренным образом от многих религий. Напр., руссы не считали себя изделием бога, его вещами. Они мыслили себя его потомками. Они – “дажьбо-ви внуци” [34] , т. е. внуки Даждь-бога. Поэтому характер взаимоотношений между руссами и богом был совсем иной: они не унижались перед своим пращуром. Они, понимая все его превосходство, вместе с тем сознавали и естественное с ним родство. Это придавало религии совсем особый характер, отсюда и отсутствие у них храмов (напомним, что мы все время будем говорить о восточных руссах!) для умилостивления богов и молитв к ним. Бог был для них всюду, и они обращались к нему прямо и непосредственно» /14/.
34
Как известно, у восточных славян никогда не было рабства. Слово раб (робъ) исследователи единодушно возводят к др. – русск. робя – ребенок /Срезневский, т. III, стб. 126; Фасмер, т. III, с. 427, 487, 453/. Таким образом, ранние русские христиане несомненно осознавали себя не невольниками (рабами), но детьми Бога. На необходимость такого осознания указывает и Новый Завет: «…наследник, доколе в детстве, ничем не отличается от раба, хотя и господин всего <…> Так и мы, доколе были в детстве <…> А как вы – сыны, то Бог послал в сердца ваши Духа Сына Своего, вопиющего: “Авва, Отче!” Посему ты уже не раб, но сын, а если сын, то и наследник Божий через (Иисуса) Христа» /Гал 4:1, 3, 6–7/. (Обратим внимание: согласно В. Н. Татищеву, галаты – «сусчие славяне» /15/.) Религия «рабов», по закону духовного воздействия слова на человека, определенно должна была породить рабскую психологию и рабское сознание, от чего и предостерегает ап. Павел.