Единственный ответ
Шрифт:
— Я встречал много будущих отцов. В первый раз у всех были те же нервы. Вы оба переживете это. Вы готовы увидеть будущего маленького Чапмена? — спросил доктор Стадлер, поднимая маленький прибор, прикрепленный к компьютеру.
— Да, — сказали мы оба практически в унисон.
Доктор Стадтлер прижал прибор к моему животу, распределяя гель вокруг. Я глубоко вдохнула, когда он надавил на живот глядя на экран. Он нажал несколько кнопок на компьютере, а затем повернул экран к нам свободной рукой.
— Видите, это маленькое темное пятно? — Он обвел в круг пятно, имеющее форму
Я смотрела на экран. Это было реальным. Внутри меня росла другая жизнь. Я чувствовала тошноту, которая характерна для беременности, сделала три теста, которые показали, что я беременна, но на самом деле то, что я видела на экране, делало все более реальным. Внутри меня что-то было, и я знала, что не позволю своей фасолине никуда деться.
Доктор Стадтлер нажал еще несколько кнопок и из колонок компьютера раздался громкий звук, похожий на звук волн океана.
— Вы слышите это?
— Да. Что это? — спросил Трей.
— Это сердцебиение вашего ребенка, — ответил доктор Стадтлер.
Я посмотрела на Трея. У него была самая большая улыбка, которую я когда-либо видела на его лице. Его глаза бегали от экрана вниз, ко мне. Они светились в отсвете экрана.
— У нас будет ребенок, — прошептал он. — Это реальность.
Слезы потекли у меня из глаз. Не слезы печали или волнений, как в последний раз, а слезы подлинного счастья.
— Да. У нас будет ребенок.
Глава 7
Трей
13 апреля. Доктор сказал, что это дата зачатия. Это значит, что срок был около семи недель.
Семь недель внутри Моники кто-то рос и впереди еще 33 недели. Понятие отцовства и всего, что с ним связано, были чужды мне. Конечно, я думал, что, может, в один день я захочу ребенка, дом и все такое. Просто это все ускорило. Это также подтолкнуло к свадьбе, которая, как я думал, не произойдет в ближайшее время. Я хотел подождать, пока закончатся выборы и папа примет присягу. Многие парни не думают о своих свадьбах и всем сопутствующем, но я представлял, что моя пройдет в загородном домике Давида или на ранчо Буша.
Теперь нам надо было сделать следующий шаг в продвижении нашей жизни: рассказать родителям Моники.
Я бы не сказал, что у меня плохие отношения с ее родителями, но отец Моники всегда кажется очень подозрительным, как будто он никогда полностью мне не доверял. Я знал, что у Моники было не совсем приятное прошлое, и поэтому я думал, что ее отец мог бы принять меня лучше. Я был тем парнем, которого девочки обычно мечтают пригласить домой, чтобы познакомить с родителями. По крайне мере, ее мама меня обожала.
— Мама сказала, что сделала для тебя яблочный пирог. Мне иногда кажется, что она думает, что ты женишься на ней, а не на мне. — Моника слегка рассмеялась на пассажирском сидении.
Мы уже ехали около двух часов к дому ее родителей, и я считал каждую минуту пути. В основном потому, что было тихо. Никто из нас не был готов к разговору с ее родителями, но это надо сделать. Я не думаю, что они оба будут рады, если мы позвоним им
Мы оба были очень осторожны до сих пор, даже назначали встречи с нашим семейным доктором в доме родителей. Все это, казалось, превращается в политическое рандеву, а не в нашу будущую совместную жизнь. Были постоянные встречи, телефонные звонки о последующих шагах и хранении секретов и, в конечном итоге, уведомление общественности. Даже наша свадьба чувствовалась как политический шаг, а не святая церемония. Если на это похожа жизнь политической пары, то не похоже, что я хочу этого.
— Не-а. Я предпочитаю младшую Реми. Но если бы она сделала немного карбонары к пирогу, я бы был готов ей немного подмигнуть.
Моника подтолкнула мой локоть.
— Подмигнуть? Подмигивания доведут тебя до беды. Знаешь, следующее, что получишь, будет сообщение от управляющего социальными сетями твоего отца, которому придется провести часовую беседу с тобой о том, как ты должен выступать на публике, когда представляешь кампанию Чапмен.
Я поморщился.
— Это действительно так плохо?
Моника сильно выдохнула, и я глянул на нее, пока она убирала прядь волос за ухо. Ей едва ли удалось поесть на прошлой неделе, и она выглядела такой хрупкой. Я делал все, что мог, чтобы убедиться, что ей было комфортно, но закончилось это тем, что Моника просто заказывала на дом еду, потому что я точно не был хорош в готовке.
— И да, и нет. Это просто другое. Как будто находимся под экстремальным микроскопом. У нас был намек на это в колледже, но не настолько экстремально.
Я потянулся через центральную консоль и взял ее за руку, мягко сжимая.
— Мы оба знали, что во время кампании будет дополнительное наблюдение.
— Да, но с тех пор, как мы сказали твоим родителям, что я беременна, это стало сумасшествием. Я чувствую, что я своего рода малыш, которому нужно рассказывать, как все делать, а затем выговаривать, если я делаю это неправильно.
Я нахмурился.
— Мне жаль, что это так. Папа и его команда просто пытаются сделать как лучше для нас.
— Да, хорошо. Но это немного раздражает.
Я застонал, покачав головой. Я знал, что не смогу пройти через нее. Моника всегда была очень прагматична и, когда она была на своем пути, было очень сложно увести ее с него. Обычно она была той, кто убеждал меня делать исключения, а не наоборот.
— Мне жаль, что ты так себя чувствуешь, Моника. Я прилагаю все усилия, которые могу, чтобы сделать наиболее удобно для нас, но это сумасшедшая ситуация, и мы все пытаемся вынести лучшее из этого.
— Ты называешь мою беременность и нашу свадьбу сумасшедшей ситуацией? — завизжала она.
Я съежился. Я знал, что так или иначе Моника будет неверно интерпретировать слова. Мне надо было выразиться по-другому. Я старался тщательно подумать, прежде чем заговорить снова:
— Нет. Нет. Нисколько. Я просто… — Я вздохнул. — Слушай, я так же расстроен, как и ты, и я тоже не знаю, что делать. Я никогда не был отцом или мужем или на политической кампании. Когда ты объединяешь все эти вещи, это похоже на одну большую группу.