Единственный свидетель(Юмористические рассказы)
Шрифт:
— В Круглянский лес! — ответил я.
Веселый водитель снова свистнул (видно — такая у него была привычка) и сказал:
— Какой это чубук посоветовал вам ехать в Круглянский лес через Михайловку?
Я почувствовал, как вся кровь бросилась мне в лицо.
— А разве не ездят в Круглянский лес через Михайловку?
— Ездят! — ответил он. — Но только туда и только один раз в жизни!..
Дружный хохот моей команды покрыл его слова.
— Летом можно, конечно, и через Михайловку ездить, — прибавил веселый водитель уже серьезно, — а сейчас только через Дубовское! За Михайловкой дорога еще хуже. Давайте
— Моя это вина! — сказал Семенов, явно выручая меня. — Не узнал про дорогу — вот и сунулись в воду, не зная броду. Давай, парень, буксир! Разрешите действовать, товарищ начальник? — прибавил он, обратившись ко мне.
Безо всякой «стальной непреклонности» я ответил: «Исполняйте».
На буксире у трехтонки мы выехали назад на шоссе, поблагодарили нашего спасителя за помощь, а через три часа уже сдавали литературу и инструменты начальнику культпалатки в Круглянском лесу сержанту Бурачкову.
Он был счастлив и говорил, что завтра же вечером закатит в лесу концерт самодеятельности.
Отдохнув немного, мы еще засветло выехали домой — я решил вернуться в полк в ту же ночь.
Откровенно говоря, настроение у меня было скверное. Я считал, что провалился на первом же, по сути дела очень легком экзамене на звание командира. Я перебрал в уме все свои ошибки одну за другой, сравнивал себя с нашими командирами, и сравнение это было настолько не в мою пользу, что я не находил себе оправдания. А Петя Ночкин и Леня Потапов, прижавшись друг к дружке, между тем спали сном праведников.
В полк мы вернулись глубокой ночью. Утром меня вызвал к себе капитан Солодухин.
Я отрапортовал ему по форме, как полагается, что задание выполнено.
Он сказал:
— Я доволен вами, товарищ Дроздов. Вы выполнили мое поручение хорошо. Объявляю вам благодарность от лица службы.
Я вытянулся и отчеканил:
— Извините, товарищ капитан, но я благодарность вашу принять не могу!
Капитан даже слегка побледнел после моих слов.
— Что такое? Что вы там натворили?! — спросил он меня тревожно.
Я рассказал капитану все и добавил:
— Что же выходит теперь, товарищ капитан? Выходит, я не могу быть командиром?!
Капитан улыбнулся, но потом стал серьезным и сказал:
— Нет, Дроздов, не выходит! Хорошо уже то, что вы сами осознали свои ошибки. Для того чтобы командовать, мало одного знания уставов. Ведь приказ командира — святое дело, он подлежит безусловному исполнению. А это прежде всего обязывает нас, отдающих приказ, быть на высоте своего командирского звания! Все надо учитывать, вплоть до самой чепуховой мелочи, прежде чем звякнешь повелительным наклонением. Командирское слово на ветер нельзя бросать! Надеюсь, что в следующий раз вы ошибок делать не будете. Можете идти!..
Я повернулся — налево кругом! — щелкнул каблуками и пошел к себе. Мне хотелось как можно скорее передать капитанскую благодарность моим дружкам — Пете Ночкину, Лене Потапову и первоклассному шоферу Николаю Семенову.
1952
Счастливое свидание
Ковров и Зубков — шоферы, москвичи, подружились еще на фронте во время войны. Много тысяч километров прошли по фронтовым дорогам лихие их полуторки, много раз приходилось друзьям лежать в кюветах — усами в грязь! — слушать всем потрясенным своим существом отвратительную какофонию бомбежки, видеть краешком глаза, как взлетают к небу фонтаны земли, как подлец-пикировщик, промахнувшись в первый раз, идет на второй заход, злобно урча мотором: «Достану-у, достан-у-у, достан-у-у!..»
Нет, не достал! Ковров и Зубков, «побывав за границей» вместе со всей Советской Армией, вернулись целехонькие и невредимые, с медалями во всю грудь, в родную Москву к своим семьям, демобилизовались и вместе поступили на работу — на строительство новых жилых домов в столице.
Только наш, советский человек, много на своем веку потрудившийся, много повоевавший, знающий «почем фунт лиха», не раз со спокойной усмешкой глядевший смерти прямо в глаза, поймет то истинное наслаждение, которое испытывали Ковров и Зубков, когда они гнали свои грузовики, нагруженные контейнерами с кирпичом, по великолепным подмосковным магистралям с кирпичных заводов на стройку.
Нагретый асфальт скатертью стелется под колеса, ветер свистит в ушах, промелькнул и исчез сосновый красавец бор, придорожная березка махнула вслед зелеными кудрями, метровым пальцем погрозил с дорожного плаката строгий товарищ с ненатурально красивым лицом (а чего там грозить — машина бежит по всем правилам!) — и вот уже впереди возникает сказочное марево Москвы и гордые силуэты высотных зданий. Пошли московские улицы — шумные, деловые, неугомонные. Скорей, скорей, к себе на стройку!..
Машина въезжает через знакомые ворота во двор, где стоит выложенный уже до шестого этажа будущий дом. Снуют по двору веселые девчата в мужских штанах и резиновых сапогах, с запачканными известкой лицами. Десятник, плотный, в расстегнутой спецовке, обрадованно машет рукой: «Давай сюда!» Плавно и мягко движется в знойном воздухе огромный голенастый кран. Крановщица Маруся, высунув из орлиного гнезда головку, повязанную алым платочком, во весь рот улыбается шоферу с высоты, кричит, напрягая голос:
— Молодец, Ваня, во-время поспел! А то каменщики уже вчистую подобрали.
Мирная жизнь, мирный созидательный труд — да что же лучшего может пожелать себе человек за короткие в сущности сроки своего существования на земле!
Ковров и Зубков трудились так же хорошо, как и воевали, — обходились без аварий, без капитального ремонта: стали передовиками не на словах, а на деле. Портрет Коврова даже в газету попал: стоит шофер у своего до блеска отмытого «ЗИСа» — пятки вместе, носки врозь, кепочка — слегка набекрень, по-гвардейски!..
По выходным дням друзья обязательно встречались: или Ковров с женой Клавой и детьми Леной и Нюрой придет к Зубкову, или Зубков со своей Лелей и сыном Алешкой (уже после войны родился) пожалует в гости к Коврову. А то в театр соберутся или в кино. А летом уж обязательно на лоно природы: в Сокольники, Измайлово или по каналу теплоходом в Березовую рощу, или в Солнечную поляну. Сядут на вольном воздухе под дубок, расстелют скатерть-самобранку, смотрят на голубую воду канала, на белые паруса спортивных яхт, на своих ребятишек, играющих в пятнашки на берегу, и ведут неторопливый разговор.