Единство
Шрифт:
Когда Онику втолкнули в камеру заключения, она и опомниться не успела, как ее впечатала в стену чья-то каменная грудь, а в горло до боли впилось предплечье.
— Ты! — прошипел знакомый голос. Давление предплечья усилилось, от чего девушка закашлялась. — Значит, мне нужно благодарить, а не хулить новых знакомых за такую встречу. Тебе не стоило похищать Кристара! И не жди, что я сделаю скидку на то, что ты женщина. Где он? Отвечай!
— Никто его не похищал. Он сам принял решение уйти, — прохрипела Оника.
Воспользовавшись растерянностью, вызванной
— Остынь, дурак, — выдохнула девушка, когда Зоревар отшатнулся, тряся обожженной холодом рукой.
— Что за бред ты несешь?!
— Так уж и бред? — пытаясь выкашлять боль из горла, Оника сердито глянула на церковника. — Сам у него и спросишь, когда выберемся отсюда.
— О, когда это случится, я доставлю тебя в Берилон, где самолично казню, проклятая отступница!
— Это крайне плохая идея. Хватить орать, Зоревар. Как тебя вообще сюда занесло?
— Ты думаешь, что я отвечу тебе?! — возмущение и злоба внутри церковника, так долго ждавшие этого дня, раз за разом тупили клыки, наталкиваясь на слова и интонации, никак не свойственные горничной Рони, которую он так хорошо знал. Зоревар смирился с мыслью, что оказался одураченным, но и представить не мог, что разница между фальшивкой и подлинником окажется столь велика.
— Крикливый идиот, — прошептала Оника, приблизившись к перегородке, отделявшей камеру от остальных помещений — заслону из желтых, казалось, живых стеблей, переплетенных так тесно, что в оставшиеся щели могла пролезть разве что иголка.
Зоревар наблюдал, как на ладони девушки собралась выделенная из воздуха вода и выстрелила в один из стеблей. Стихия снова и снова билась о заслон, не оставляя на нем и крошечной засечки.
— Я уже пробовал сломать ее, — хмуро произнес церковник, злясь на себя за неуместную вспышку гнева.
Все дни с момента ухода из дворца, он привыкал к мысли, что Рони — сосредоточие бед, и его долг — не перед Всевидящей Матерью или Церковью, но перед ним самим и Кристаром — поймать отступницу и предать суду. Гадая, как состоится их встреча, Зоревар не ждал, что его гнев будет встречен холодной невозмутимостью.
— Дверь, стены, пол — все без толку, — тише добавил он.
— Как рука? — убедившись, что стебли ей не перерезать, Оника обернулась к Зоревару, огорошенному ее вопросом. — Послушай, Зоревар, я знаю, что ты считаешь иначе, но мы не враги. Я не желаю зла ни тебе, ни, тем более, Кристару, и не сделала ничего из того, чего бы он сам не хотел.
— Где он?
— Надеюсь, что в безопасности, — Оника потерла лоб, устало садясь на пол. — Мы были вместе, когда меня схватили и перенесли сюда. Проклятье! Нужно же было так влипнуть!
Зоревар зло смотрел на Онику. Сейчас они оба были в ловушке, пойманные общим врагом, чьи мотивы оставались неизвестными. С того момента, как день назад Зоревар оказался в заключении, он больше не видел своих похитителей. Все это время он пытался вспомнить, как его схватили, но память подводила, сохранив последнее воспоминание о небольшой деревушке, где ему удалось напасть на след Кристара, поговорив с местными жителями.
Церковник долго вглядывался в лицо Оники, как вдруг его глаза удивленно расширились, когда он, наконец, отыскал, что же смущало его в девушке.
— Твоя метка!
Оника не сразу поняла, что на этот раз вывело церковника из равновесия.
— А, ты об этом, — она провела ладонью по лбу. Удивление в глазах Зоревара заставило ее подумать, что шрам все еще должен обезображивать кожу. — На мне все хорошо заживает.
Враждебность, выказываемая церковником, огорчала Онику, примешиваясь к десяткам других тревог. Она прекрасно понимала причины его злости, и не могла оставить все так, как есть.
— Мне жаль, что все так вышло тогда. Я нарушила условия договора, и это бы не прошло бесследно. Но Кристар сам принял решение уйти.
— Ложь.
— Почему ты так в этом уверен? Ему не место в Берилоне, Зоревар.
— Не тебе решать, — Зоревар с трудом сдерживался, чтобы не наброситься на отступницу вновь. Он спрашивал себя, что бы он тогда делал, попытался бы задушить ее собственными руками? Все это походило на абсурдный сон.
— И не тебе, — парировала Оника, но, смягчившись, добавила. — Но я рада, что ты так думаешь. Кристар бы огорчился, если бы ты оказался причастен к интригам Арноры.
— Что ты себе позволяешь?! Ты не смеешь говорить о Всевидящей Матери в таком тоне!
— Сейчас не место и не время для таких разговоров. Вернее будет, если Кристар сам все тебе объяснит, если сочтет нужным. Но для начала нужно выйти из этой клетки.
Прикоснувшись к загораживающим выход стеблям, Оника ощутила пронизывающее их напряжение, отдающее в пальцы мелкой дрожью. Выпускаемый холод обволакивал заслон, пытаясь разорвать его изнутри, лез по стенам и потолку, но преграда и не думала сдаваться.
— Хватит, ты скорее нас заморозишь, чем пробьешь выход. Я считал, что с холодом могут управляться редкие укротители воздуха, но никак не воды. Не скажешь, что это значит?
— Ты думаешь, что я отвечу тебе? — Оника усмехнулась, повторив сказанную ей церковником фразу. Пока Кристар оставался где-то там, один на один с незнакомым ему миром, она не могла сидеть сложа руки. Девушка и представить не могла, что будет делать брат, и каждая минута порознь могла обернуться трагедией.
«Посмотрим», — Оника присела на корточки у двери и закрыла глаза. Верткие щупальца сквозняков пролезли сквозь крошечные зазоры между стеблями и, распрямив плечи и выпятив грудь, понеслись по лабиринтам комнат, заглядывая во все щели и выстраивая план помещений. Девушка уже начала теряться в хитросплетениях тюрьмы, не единожды наткнувшись на очертания диковинных предметов, когда один из воздушных посланников запутался в толпе ног. Их было четверо: двое, спрятавших тела в робы, и еще двое средней комплекции, идущих тем же путем, которым привели Онику.