Ёдок. Рассказы

Мельников Виктор Иванович

Мы закрываемся в женском туалете (сюда идёт меньший поток посетителей). Она расстёгивает на джинсах ширинку, достаёт член, клацает зубами два раза. Я приподнимаю ей подбородок одной рукой, другая рука прячет член, застёгивает ширинку – мне становится как-то не по себе.

– Пошли танцевать, – говорю ей.

Она расстроена.

– Во сне я скриплю зубами, – поясняет она.

– Это не самое страшное. Вечером поехали ко мне, а?

Так бывает, любишь одну, а спишь с другой. Или: спишь только с ней, а думаешь совсем о другой

женщине. Что, разумеется, одно и то же. Можно сказать и так: спишь с одной, любишь другую, а думаешь о третьей. В любом случае приходится раздваиваться, а значит врать.

Мне кажется, я запутался.

Ей только-только исполнилось девятнадцать. Четырнадцать лет разницы. Настоящая пропасть! Она называет меня «папик».

Не знаю, что находит во мне она. Я вижу в ней красивую куклу, предназначенную для секса. Видеть в ней дочку – я тоже не могу, не та разница в возрасте.

Опыт прошлых лет подсказывает: хочешь быстро отвязаться от женщины – стань безразличным к ней, камнем стань.

Этот приём не срабатывает с Вероникой. Чем безразличней я к ней отношусь, тем больше она ко мне привязывается.

А ещё этот беспорядок в квартире, оставленный ею, когда она уходит!

Я люблю порядок, но сам я не люблю его соблюдать и тем более наводить.

На душе у меня отвратительно. И я оставляю всё как есть. До следующего прихода Вероники.

В жизни надо успевать главное… не спешить. С появлением Вероники у меня в доме создаётся впечатление, что я просто торможу. Всё так размерено. И не ясно.

Идеальные отношения постепенно исчезают. Не надо долго всматриваться в голую действительность и быть идеальным зрителем, но с Вероникой идеальных отношений и не было. Каждый сам по себе.

Я принуждаю её к анальному сексу. Она наотрез отказывается.

Беру силой. Она плачет.

– Что ты от меня хочешь? – спрашивает.

Странный вопрос.

– Я? Ничего. А ты?

Молчит.

Делать минет я ей не позволяю. Мне кажется, её ровные белые зубы могут превратиться в кусачки.

В квартире полный беспорядок. Постель не заправлена. Какие-то женские вещички, каких у меня никогда не было, разбросаны по полу, на кровати и в кресле.

Я мою грязную посуду, накопившуюся за три дня.

Остальное пусть остаётся, как есть.

Она говорит:

– Женщиной быть сложно. Сбивающиеся набойки, затяжки на чулках, ломающиеся ногти… Менструации. Плохо, когда они есть. Хуже, когда их нет совсем.

– Здесь подробней, – прошу.

Редкая улыбка.

– Я шучу.

Вижу, женская логика такой же миф, как и блондинки. Хотя Вероника брюнетка. Или крашеная брюнетка? Интимные места её выбриты начисто! Не определишь. Мужская небритость подходит под небрежный шик, женская – это неухоженный антисекс.

Я позволяю ей отсосать. Ничего особенного. Давится, выплёвывает сперму на простыню, говорит:

– Надо предупреждать.

Я думаю, она пытается определить для себя

того единственного, который, если разобраться, пока ей не нужен. Она не хочет отказывать себе в тех удовольствиях, чтобы потом осознать, что поезд ушёл. Хотя с другой стороны, чтоб перепихнуться, можно найти кого угодно, а главное – более выгодные варианты имеются.

Я не спрашиваю её о родителях, я не спрашиваю о её прошлом совсем – не интересно. Она тоже живёт, смотрю, одним днём. Так легче существовать, согласен.

Рука натыкается на холодную сперму, оставленную на простыне.

Я бегу в ванную.

Она уделяет внешности всё своё время.

Этим вечером она сидит у зеркала уже до полуночи.

А кто уделит внимание порядку в доме?

Я подбираю её стринги с пола, кладу перед ней.

– Спрячь, – говорю.

Она притыкает их в свою сумочку. Когда достаёт косметичку, они выпадают, она этого не замечает.

Вероника почти не ест. Кофе без сахара, мясо без гарнира, бутерброд без масла, вареная рыба. И всё равно когда-нибудь целлюлит покроет её ляжки.

Ночью снится Юля. Мне кажется, что она вернулась. Я рад её возвращению, мне хочется её обнять, прижать к себе крепко-крепко. Я так и делаю…

Вероника будит меня.

– Мне очень больно, – говорит.

Во сне я сжимал Веронику.

– Чего ты больше всего боишься? – спрашивает утром Вероника.

Вопрос простой. Лёгкий ответ:

– Остаться один.

– Старость самая страшная вещь.

– Одиночество – это и есть старость. Ты никому не нужен.

– А я могу быть одинокой?

– Когда-нибудь – да, только не сейчас. Временное одиночество – у всех бывает. Вот, к примеру, если у тебя в холодильнике дома лежит один йогурт и крем для лица – ты одинока. Приглашая мужчину к себе на кухню, ты этого не позволишь.

– У меня всегда полный холодильник, – парирует она, – я живу с мамой.

Я понимаю, напроситься к ней в гости не получается.

– Она позволяет тебе ночные отлучки?

– А кто её будет спрашивать, я не ребёнок.

Много секса не всегда хорошо.

Она страстно шепчет:

– Хочу быть с тобой, любовницей, женой, подругой, объектом обожания, но только с тобой, лишь бы рядом, лишь бы!..

– Юля, перестань!

Она останавливается на полуслове.

– Ничего страшного, – говорит после. Я понимаю, она себя успокаивает. Как всё просто!

Я не хотел её обижать.

Раннее утро. Никогда не встаю рано.

Захожу в кухню, достаю бутылку вина, наливаю в стакан, залпом выпиваю.

Осматриваюсь… Бардак!

Всякая вещь должна иметь своё место. То ли это шкаф, куда складывается чистая одежда, а не грязная, то ли сама одежда: костюм сюда, трусы туда, носки – в ящик. И шкаф – он должен стоять у стены, а не в дверном проёме, загораживая проход в соседнюю комнату. Грязная посуда – в мойку, а не на столе. Из мойки – на полку в буфет.