Эдуард Стрельцов. Трагедия великого футболиста
Шрифт:
Копии протоколов обысков и выемок никому не вручались, вещественные доказательства в присутствии понятых при их изъятии не упаковывались и не опечатывались.
Неясно, как появились образцы крови и слюны Стрельцова на биологической экспертизе, протокол изъятия образцов для сравнительного исследования отсутствует, а в акте экспертизы указано, что их принес в портфеле (!?) следователь Маркво из Бутырской тюрьмы, а как их там получали и хранили, остается только догадываться. Эксперты не предупреждены об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения либо за отказ от дачи экспертного заключения.
Практически ни в одном протоколе следственных
В качестве понятых привлекались заинтересованные лица — свидетели и потерпевшая.
Описательная часть обвинительного заключения, составленного следователем Маркво и утвержденного прокурором области Маркво, не соответствует тексту постановления о привлечении Стрельцова в качестве обвиняемого.
Все это, разумеется, недопустимо и делает материалы следствия в правовом отношении абсолютно не состоятельными.
Арест Стрельцова согласно постановлению произведен 28 мая 1958 года, а во всех остальных документах, в том числе и в приговоре, указано, что он арестован 26 мая 1958 года. А как могли допустить при принятии заявления, что потерпевшая не была предупреждена об уголовной ответственности за заведомо ложный донос? Иными словами, ей и ее матери не дали даже повода задуматься: а не выглядят ли поведение потерпевшей, совершенные ею поступки провокационными, не рискует ли она, оговаривая Стрельцова? Весь день, первый день их знакомства, она на глазах у окружающих обнималась и целовалась с Эдуардом. Добровольно, по показаниям свидетелей, пошла с ним в комнату, легла в постель, предварительно раздевшись, спала до утра в его объятиях. Тут было о чем задуматься, если бы, повторюсь, придавая этому исключительное значение, ее предупредили бы об уголовной ответственности за заведомо ложный донос, что, кстати, требуется по закону и до сих пор.
Само заявление потерпевшей об изнасиловании не было нигде зарегистрировано и прокурором не рассматривалось. Во всяком случае, об этом в деле нет ничего. С учетом присоединенного дела по хулиганству, к чему я еще вернусь, общий срок следствия нарушен на 28 суток. Продление срока следствия не производилось.
28 мая 1958 года был направлен в КПЗ Огоньков, затем освобожден; постановления о его освобождении в деле нет и сколько его там держали — неизвестно.
На первый взгляд, кто-то может посчитать все это мелкими нарушениями. Как оправдывался один мой подчиненный, далеко не лучший следователь, «они не влияют на существо дела». Это он так писал в объяснениях перед получением взысканий. На самом деле, и такие огрехи самым непосредственным образом влияют на судьбу и подозреваемого, и обвиняемого, и подсудимого. Понять их, огрехи эти, конечно с оговорками, можно было при условии, если бы дело расследовал начинающий следователь. Но следствие по делу Стрельцова вела областная прокуратура при участии представителя Прокуратуры Союза.
Что это? Низкая квалификация, отсутствие профессиональных навыков? Сомневаюсь. Это выполнение указаний сверху: очень быстро закончить дело. С запрограммированным исходом передать его в суд и доложить в ЦК о выполнении заказа. А все эти подписи, даты, протоколы, написанные даже не ручкой, а карандашом, никому не были нужны. Изначально было ясно: никто на это внимание не обратит и не потребует правильно, без огрехов оформить дело на предварительном следствии, а затем законно рассмотреть его в суде. Убежден, оспорить мое утверждение, что перед отправкой в суд дело никто как следует не изучал, вряд ли кто возьмется. Ни в вышестоящих прокурорских, ни в судебных инстанциях, где вроде бы должны, точнее, обязаны были этим многократно заниматься. Слишком вопиют факты!
Обобщая, смею утверждать и то, что следователи представили в суд не дело, а какой-то ворох плохо подшитых бумаг. В этой связи мне вспоминается Владимир Яковлевич Царев — первый прокурор в моей жизни, «папа», как мы его про себя звали, под руководством которого я начинал работать в прокуратуре в Новосибирске. Он почти каждый день повторял нам, молодым следователям, одно и то же: «Запомните, уголовное дело — это ваше лицо. Оно должно быть чистым, красивым и аккуратным. Если в деле у вас хаос, то это значит и в голове у вас то же самое. Поняли?»
«Лица» юристов, занимавшихся делом Стрельцова, их квалификация, знания, навыки явно не соответствовали нормативным требованиям, не говоря уже об указаниях нашего «папы».
Но в деле есть и более серьезные нарушения законности. Так, УПК РСФСР в те годы, как и сейчас, предоставлял право обвиняемому ознакомиться с заключением экспертиз и высказать свои соображения по их содержанию. Стрельцова этого лишили, нарушив его права на защиту.
А между тем, группа и тип крови Стрельцова и Караханова полностью совпали. Это иногда встречается на практике. И Стрельцов, изучив акт экспертизы, мог выдвинуть другую версию, после чего я лично не позавидовал бы следователям.
Представьте, что Стрельцов заявил бы: «Да, были вместе на водохранилище, вместе пили, вместе приехали на дачу, вместе зашли в комнату, я полез к ней, она не дается, поцарапала мне щеку, я ударил ее, а потом… отвернулся и заснул. А изнасиловал ее, видимо, поднявшийся с пола Караханов, вот и кровь его на ее одежде имеется».
Караханов по причине опьянения ничего не помнит. Потерпевшая, как она утверждает, без сознания была, то есть тоже ничего не помнит. Кровь Караханова по типу и группе совпадает с кровью, обнаруженной на одежде потерпевшей. В этом случае показания Стрельцова вполне логичны, и опровергнуть их было бы ох как нелегко.
Порой меня, признаться, одолевают смутные сомнения: а может быть, так оно и было? Не случайно же в конце жизни Стрельцов еще раз сказал матери и сыну Игорю, что не ему надо было бы сидеть за все это.
Иных образцов для сравнительного исследования, которые берутся в таких случаях по делам об изнасилованиях, по причине упрощенчества и гонки дела у следствия не имелось. Что было бы тогда с делом? Как минимум, — прекращение за недоказанностью.
Или такой пример. Следователь А. Маркво направил потерпевшую «на мазки» через неделю после случившегося. Интересно, что он там собирался найти, через неделю-то? Естественно, идентифицировать в этом деле экспертам-биологам было нечего.
Мне не хотелось бы здесь, на страницах книги, описывать утвердившуюся на практике методику расследования дел этой категории, рассказывать про мазки, про смывы, про влагалищный эпителий, про идентификационные исследования биологов. Скажу только, что профессионального мастерства следователи в этом деле не проявили. Им просто повезло, что Стрельцов с самого начала и до самого конца полностью признавал свою вину. Признавался во всем, где надо и где не надо, по-мальчишески все брал на себя, как будто хотел сказать: «Вам надо, чтобы я все признал? Да, да, да…»