Ее главная ошибка
Шрифт:
— Опять ты за свое! Снова переиначиваешь мои слова. Я люблю Эллу. В ней вся моя жизнь. Я просто говорю, что хотел бы иметь сына, если так угодно судьбе.
— У нас, возможно, родится несколько дочерей, — заметила Бронте, вздернув подбородок.
— Тогда я буду любить каждую из них всем сердцем.
«Но кто будет любить меня? — подумала молодая женщина. — Полюбишь ли ты когда-нибудь и меня всем сердцем?»
— Я могу понять, почему твоя невестка развелась с твоим братом, — произнесла Бронте, цинично усмехнувшись. — При вступлении в брак Саббатини ставят условие: произвести на свет наследника и несколько «запасных» детей как можно скорее.
Лука отбросил назад густые черные волосы:
— Может быть, мы обсудим это в другой раз?
— Нет, — сказала Бронте. — Давай обсудим это сейчас. Я не собираюсь быть инкубатором. Я не собираюсь рожать еще одного ребенка, поскольку не уверена, что наш брак будет стабильным.
— Наш брак будет стабильнее многих других браков, — заметил он. — Ты ни в чем не будешь нуждаться. Большинство женщин отдали бы все, лишь бы оказаться на твоем месте.
Бронте скрестила руки на груди:
— Деньги ничего для меня не значат, Лука. Ты должен был бы это понять. Богатство меня не впечатляет.
— Я знаю об этом. — Он кивнул. — И меня восхищает это твое качество. Я всегда тобой восхищался. Именно этим ты отличалась от остальных женщин, которые у меня были до тебя.
— Ты хочешь сказать… что после меня у тебя никого не было? — спросила Бронте, уставившись в пол.
Наступило короткое, но многозначительное молчание.
Бронте медленно подняла голову. Лука смотрел на нее с непонятным выражением.
— Лука…
Он медленно растянул губы в самоуничижительной улыбке:
— Я тебя разочаровываю, Бронте?
Она пришла в замешательство:
— Но ты был в Америке… Твоя домоправительница рассказала мне о твоей… твоей любовнице…
— Не было никакой любовницы.
Бронте хотела верить ему, но боялась.
— Тогда почему?…
Лука потер ладонью лицо, на котором уже проступала щетина.
— Я летал в Америку по другим делам. Очень личным.
Бронте не сводила с него широко раскрытых удивленных глаз.
— Ты не считаешь, что должен был сказать мне об этом еще два года назад? — спросила она.
Лука слегка тряхнул головой:
— Я никому ничего не сказал, даже своим родным.
Бронте прерывисто вздохнула:
— Я не понимаю, Лука. Почему ты меня отверг? Никто никогда не обижал меня так сильно, как ты.
Он взглянул на нее с сожалением:
— Конечно. Хотелось бы все изменить, но это невозможно. Я поступил так, как считал нужным в сложившихся обстоятельствах.
Бронте отвернулась от него, нервно сжимая руки:
— Ты собираешься рассказать мне, чем занимался в США?
Прошло, наверное, полминуты, прежде чем Лука ответил:
— Мне делали операцию.
Бронте повернулась к нему:
— Какую операцию?
Опять он какое-то время колебался, потом заговорил:
— Мне сделали операцию, чтобы избавить от ночной эпилепсии.
Бронте наморщила лоб:
— У тебя была… эпилепсия?
— Не обычная, скажем так, — мрачно произнес Лука.
Она продолжала смотреть на него в оцепенении:
— Ты все это время спал со мной и ничего не сказал?!
— Что я мог тебе сказать? — бросил он с горечью. — «Будь осторожна, когда у меня начнется припадок, ибо я потеряю над собой контроль и выбью тебе зубы или сломаю нос, если начну дрыгать конечностями»? Ради бога, Бронте, я пытался тебя защитить! Знаешь ли ты, сколько раз я просыпался и обнаруживал рядом с кроватью разбитые прикроватные лампы и изуродованные будильники? Каждая ночь становилась для меня кошмаром. Мне было двадцать семь лет, когда я получил небольшую, как казалось, травму головы. Я упал с горного велосипеда и даже не стал обращаться в больницу. Прошла неделя или чуть больше, и у меня случился первый припадок. Это произошло посреди ночи. Я проснулся… — Лука умолк и запустил пальцы в волосы, борясь с мучительными воспоминаниями. — Я проснулся и понял, что моя жизнь в одночасье изменилась. Я не буду смущать тебя грязными подробностями. С этого момента я не мог ни с кем проводить ночь. Я позволял себе заснуть только тогда, когда оставался в постели один. Я не мог контролировать собственное тело.
Шокированная, Бронте чуть не плакала:
— И все-таки я не понимаю, почему ты ничего не рассказал мне. Мы не терзали бы друг друга, если бы ты поделился со мной своей проблемой.
Лука сдвинул брови:
— Я сделал это только ради тебя, Бронте, разве ты не понимаешь? Я не смог бы жить, если бы причинил тебе физическую боль. Ты не представляешь, каково мне было тогда. Я превратился в совсем другого человека. Порой я становился раздражительным и злым. Это случалось перед припадком. Потом припадки стали начинаться без предупреждения. Они могли произойти в любое время. Я был в ужасе оттого, что об этом могут пронюхать журналисты. Представляешь, какую сенсацию они раздули бы?
— Лука… — Бронте подошла ближе. — Я понимаю, как тебе было плохо, но ты поступил в тысячу раз хуже, ни о чем мне не сообщив. Если бы ты объяснил, почему так себя ведешь, я все равно продолжала бы любить тебя.
Его взгляд стал опустошенным.
— Ты по-прежнему не понимаешь, с чем я столкнулся, Бронте. И, наверное, никогда не поймешь… Я выяснил, что мне поможет операция. Поэтому я полетел в США. У меня была только неделя для подготовки к операции. Так что я рисковал… Дело в том, что я долгое время наблюдал за своим отцом, который стал инвалидом после аварии. Папа был совершенно беспомощным. Он вынужден был носить памперсы. Я считал своим долгом избавить тебя от всего этого. Я не имел права привязывать тебя к себе на случай, если операция закончится неудачно.
— Но она прошла успешно, — возразила Бронте, по-прежнему сердясь на Луку за то, что он отверг ее в самый критический для него момент. — Ты разрушил обе наши жизни. Ты думал только о себе.
— Черт побери, я думал о тебе! — воскликнул он. — Я думал о тебе все время. Я очень скучал. Я мечтал вернуть тебя, но не мог это сделать, пока не вылечусь.
— Знаешь, Лука, дело совсем не в том, что ты не был уверен в исходе операции, — натянуто проговорила Бронте. — Проблема в том, что ты не доверял мне, а потому не рассказал, что с тобой происходит. Я была для тебя временной игрушкой. Нас связывал только секс. Ты ничего не испытывал ко мне тогда, не испытываешь и сейчас.