Ее маленькая тайна
Шрифт:
Минут через пятнадцать мы закончили партию, выиграл Владимир Иванович, но для этого ему пришлось попотеть. Мы пожали друг другу руки, и я засобиралась домой. Однако Владимир Иванович обнял меня за плечи и повел в кухню, джинсового он тоже обнял и похлопывал по спине, судя по их поведению, они были давними друзьями, точнее, таковыми считались.
— Редкий талант у нашей Варвары, — нахваливал меня Владимир Иванович. — Я-то думал, что умею играть в шахматы, ан нет, очень заблуждался на свой счет.
— И откуда взялась такая
— Соседка моя, из дома напротив. — Владимир Иванович достал пиво из холодильника, а мне сок.
— Я пойду, Владимир Иванович, — робко подала я голос.
— Куда спешишь?
— У вас гости, неудобно.
— Это ты меня испугалась? — усмехнулся гость, демонстрируя золотые зубы.
Был он лет на десять моложе Владимира Ивановича, но выглядел каким-то больным. Дерганый, костлявый. Улыбаться старался ласково, но акулье нутро так и рвалось наружу.
— Ты на меня внимания не обращай, — продолжал он. — Мы с Владимиром Ивановичем старые приятели, я вот и решил его навестить, дел у нас никаких, одни пустые разговоры, так что из-за меня домой не торопись.
— Я все-таки пойду, — пожала я плечами, поставила стакан на стол и робко обратилась к Владимиру Ивановичу:
— Это ваш друг?
— Кто? Андрей? — удивился тот. — Конечно.
Я облизнула губы, потом твердо посмотрела в глаза джинсовому и добавила:
— Не правда. Он плохой человек и вас ненавидит.
Наступила зловещая тишина, то есть такую тишину принято называть зловещей. В этой самой тишине я направилась к двери под взглядами двух растерявшихся мужчин.
— Ты что, Варя? — с трудом придя в себя, смог произнести Владимир Иванович.
— Я чувствую, — произнесла я с мукой в глазах.
— Она сумасшедшая? — открыл рот Андрей.
«В самую точку, дядечка», — хотелось ответить мне, но фривольный тон был неуместен, поэтому я торопливо покинула кухню, а также дом моего соседа.
Док лежал в гамаке и вроде бы спал, я растолкала его и потащила в дом.
— Что случилось? — разволновался Док, а я, бегая кругами, принялась объяснять:
— Док, тебе надо сходить к соседям сегодня, нет, завтра. Придешь и скажешь, что тебя беспокоят мои постоянные отлучки. Далее жалостливо расскажешь историю о моем сиротстве, а главное — о болезни.
— Какой? — испугался Док.
— Ты меня с ума сведешь, — разозлилась я. — Ты должен объяснить людям, что я малость того, — в этом месте я выразительно покрутила пальцем у виска.
— Зачем, Варвара? — еще больше растерялся Док.
— Для жалостливости. У нас любят юродивых. Страна у нас такая: дуракам и психам везде широкая дорога. Ладно, Док, кончай глаза таращить, давай сядем и подготовим конспект твоей завтрашней речи. Она должна отвечать двум требованиям: произвести впечатление и не вызвать лишних вопросов. Так что за работу.
Док еще минут пятнадцать приходил в себя,
Речь мы составили и даже отрепетировали.
— Одного не пойму, зачем тебе это? — все-таки спросил Док.
— Что «это»? — прикинулась я дурочкой.
— Вся эта чертовщина с твоей мнимой болезнью.
— Мне до смерти надоело играть в шахматы, — вздохнула я, а Док, конечно, не поверил и даже обиделся, что я держу в секрете от него свои планы. Вот так всегда: скажи человеку правду, и можешь твердо рассчитывать на то, что тебе не поверят.
Утром Владимир Иванович позвонил где-то около одиннадцати. Честно говоря, звонка я не ожидала, думала, он просто перестанет меня приглашать после вчерашнего инцидента и дружба наша расстроится, но он позвонил, а я, понятное дело, порадовалась.
Трубку снял Док и заговорил этим своим голосом, от которого я просто с ума сходила: шикарный такой голос, профессорский.
— Простите, я говорю с Владимиром Ивановичем? — начал Док, а я нервно хихикнула, потому что испугалась, что Док загнет какое-нибудь «имею честь», оно, конечно, здорово звучит и все такое, но для нашего соседа это все-таки слишком. Владимир Иванович ответил, что это в самом деле он. Тогда Док говорит:
— Простите, я хотел бы с вами встретиться… Это касается Вари… да… если можно, сейчас.
Оказалось, можно, и Док стал собираться.
— Ты уж расстарайся, — напутствовала я его. — Чтоб жалостливо и все такое.
Он только рукой махнул, очень нервничал. Конечно, во вражье логово идти — не сахар, но в настоящий момент повода для особого волнения я не видела.
Док ушел, а я устроилась в гамаке и стала ждать. Прошло минут двадцать, он не возвращался. Я забеспокоилась: о чем они болтают так долго? Моя история должна быть жалостливой, а не занудной.
Наконец Док вернулся. Выглядел он неважно, руки дрожали, а взгляд блуждал. Я в первую минуту перепугалась, все, думаю, раскусили враги наши хитрости, но тут же успокоилась. Выглядел Док паршиво оттого, что опять оседлал своего любимого конька и теперь стыдился, что говорил заведомую ложь (можно подумать, что не бандиту врал, а батюшке на исповеди), а также пытался докопаться до смысла затеянной мною игры. Я ему раз сто уже говорила: нет ни в чем смысла, нет, а он все ищет.
Док выпил холодненькой водички, сел в кресло и задумался. А я стала бродить по комнате и насвистывать.
— Ты знаешь, — сказал он со вздохом, — по-моему, он неплохой человек.
— Кто? — хмыкнула я.
— Этот Владимир Иванович.
— Папа? Папа неплохой. Ты досье на него читал, которое приносил Орлов? Точно, неплохой. Я тебе больше скажу: он хороший человек. Будь у меня талант, я бы про него книгу написала и озаглавила просто и со вкусом — «История хорошего человека». Или лучше «Жизнеописание», как считаешь, а, Док?