Её (мой) ребенок
Шрифт:
— Ты обязана была сообщить!
— Нихрена я тебе не обязана, понял?! Если мужик думает про меня, что я нагуляла ребенка и планирую, соврав, повесить его на кого-то… Это для меня оскорбление! А оскорбляющему меня мужику я не обязана ничего!
Сдавленно матерюсь. Удобная логика! И главное, ничего не попишешь! Потому что, по сути, так и было.
— А кто тебе мешал поинтересоваться, Айдаров? — в ее гневном шепоте я слышу едва уловимую нотку обиды. — Ты спал со мной не предохраняясь! Мы планировали ребенка. И если уж тебя «понесло» в тот момент, то кто тебе мешал поинтересоваться о том — не беременна ли я, когда тебя отпустило, а?! — подскакивает в гневе на ноги. — Ну если уж тот факт, что бывшая жена может родить от тебя, был тебе не безразличен. И ты был так озабочен судьбой своего потенциального ребенка, мог бы позвонить, узнать!
Морщится от боли, но стоит, требовательно глядя мне в глаза.
Раздраженно развожу руками.
— Ты ни разу не позвонил! Не поинтересовался как я и как она! Не нужно ли нам что-то! Ты забухал! Потом загулял! А я тебе что-то там обязана?!
— Я думал, ты ушла к грёбанному Герману! И я не… не предполагал даже, что наш разговор имеет почву, Ян! Я же просто нёс пургу какую-то… Не соображая… Если я бы хоть мысль допустил, что ты беременна… я бы никогда такого…
— Ну да!
— Да, а что я должен был подумать, когда в твоей сумке лежали резинки! Резинки которыми мы уже не пользуемся!!
— Сколько не пользуемся? Месяц от силы?! Этой сумке было несколько больше, Айдаров. И они там лежали чуть дольше, представляешь? Или я должна была экстренно вспомнить, что они там есть и поспешно выкинуть, чтобы мой идиот, не дай бог, не подумал на меня плохо?
— Да!! Я же выкинул!
— Это потому что ты идиот, Айдаров. И думаешь об этом. А я думала тогда совсем о другом. И последнее, о чем я вспоминала — это резинка завалявшаяся на дне моей сумочки!! — рявкает она гневно.
— Может быть!.. Хорошо. Я неправ. Но неужели я такой хреновый, что Алёнка не может даже познакомиться с отцом?!
— Мамочка… — сонно приподнимается Алёнка. — Вы ссоритесь?
— Нет! — синхронно выдыхаем мы.
— Всё вы врёте! Ссоритесь! — всхлипывает.
— Мы… немножко поспорили… спи, детка, — присаживается рядом, обнимая Аленку. — Но мы не ссоримся.
Закрывая лицо руками отворачиваюсь от них. Считаю до десяти. Говорят, помогает.
— Про что вы спорили?
— Это… взрослые споры. Сложно объяснить, — страдальчески вздыхает Кошкина.
— Про резинки! Я слышала!
— О, Боже мой…
— И про папу! Что вы говорили про папу?
— Мы не говорили… — просаживается голос Кошкиной. — Хочешь, я тебе сказку расскажу?
— Хочу про папу!
Воздух в комнате становится густым от накала. И я не могу его вдохнуть.
Кошкина молчит…
— Ну… рассказывай, давай, про папу! Чего ты? Я бы тоже послушал.
«Мля, я идиот!» — прикусываю свой язык. Точно не при Алёнке должен был состояться этот разговор.
— Тебе приснилось, маленькая… — игнорирует меня Кошка, укачивая Алёнку.
— Уходи! — толкает ее Аленка, начиная плакать.
Трындец…
Вылетаю из комнаты. В эмоциях вколачиваю кулак в косяк и сваливаю в ванную. Умываюсь ледяной водой. Достаю аптечку. Снимаю на ноге повязку. Воспалилось. Обрабатываю и накладывают новую.
Хромая, Марьяна встает в косяке, сложив на груди руки и наблюдает за процессом.
— Завтра ты ей скажешь, что папа — я, — не понимая глаз, продолжаю бинтовать ногу. — И ей не нужно будет ни перед кем оправдываться, что его нет. Ясно?
— Не могу я завтра…
— Когда?
— Надо подобрать такой момент, чтобы ее это не шокировало, — на ее лице столько переживаний, что я даже и близко не могу вспомнить такой бури на лице Кошки. — Придумать правильное объяснение! Подготовить! Она же маленькая, впечатлительная…
— Хорошо. Давай подберем. Конечно… — выдыхаю я. — Спасибо, Ян. И я бы хотел… чтобы официально… свидетельство там… усыновление… или как?
— Это — нет!
— Почему?!
— У меня есть причины! — психует она.
— У тебя нет права!
— Есть! Я одна ее вырастила! А ты хочешь получить готового ребенка на блюдечке?! Без бессонных ночей, когда ты либо работаешь по второй работе, чтобы вывезти, либо качаешь ее! Без подгузников! Без уколов годовалому ребенку! Без аллергий на грудном вскармливании! Без… Да иди ты к черту! — выдыхает она дрожащим голосом. — Я все это прожила без тебя! Пока ты имел всех телок этого города! А теперь к этому всему, я еще и двойную проблему должна в твоём лице получить?! Она моя! И если я скажу ей, я сделаю это для нее! И ей официальные документы ни к чему!
— Да почему проблему-то?! Наоборот! Я помогать хочу. Участвовать!
— Нет. Не наоборот. Ты хочешь распоряжаться ей, решать за нас. Иначе на какой черт тебе документы? А я тебе этого не позволю — хозяйничать в моей жизни через ребенка. Затеешь любую возню с документами — мы исчезнем.
— Ах, так?!
Встаю на ноги.
И нутро моё требует разнести к хренам здесь все и вытрясти из нее другое решение. Но так не работает. Из нее ничего не вытрясешь…
А еще мне хочется цитировать ей пару статей закона, чтобы она встала на место! Но это тоже не прокатит. Потому что… не воевать я хочу.
Закрываю глаза. Делаю вдох поглубже. Подхожу к ней.
От неожиданности вжимается спиной в стену.
— Ты передумаешь, Кошкина… — шепчу ей в губы.
Отпускаю себя, на секунду нахально впиваясь. Её губы на момент встречи с моими расслабленны от неожиданности, и я чувствую ее вкус… Голова кружится, я даже не чувствую этой навязчивой боли в ноге. Просто улетаю в это ощущение и мгновение!
Вскрикнув, слегка прижигает мне по щеке.
Игнорирую.
— Пойдем спать, Кошка… Я расскажу тебе сказку…