Её (мой) ребенок
Шрифт:
Ну слава тебе Господи…
Несу ее на подкашивающихся коленях. Никогда меня еще так не вздрючивали!
— А как звали твоего главного Льва? — строго отстраняется от меня.
Да что ж такое?!
Нервно вспоминаю все из нашей с Кошкиной реала, что могло бы натолкнуть на правильный ответ.
— Бонифаций! — вспоминаю, как иногда дразнила она меня.
Алёнка удовлетворено успокаивается, обнимая меня за шею.
Мы идём домой… Впереди еще куча экзаменов на звание любимого
Глава 37. Гости
Протяжно вздыхая во сне, Алёнка спит между нами, стиснув прикорнувшего Гавра.
Развернувшись, смотрим друг другу в глаза.
— Жена… — веду пальцем по её брови. — Боже ты мой… Жена! Словно мой перевёрнутый мир наконец-то встал как положено.
Сжимая пальцы, глажу обручалкой ее по лицу.
В ответ она ведет пальцем по моей щеке, отводя ямочку.
— Ну, давай, скажи то, о чем думаешь!
— О чем?
— Что я хорошенький, например, — тихо смеюсь я.
— Ты и так в курсе! — закатывает, улыбаясь, глаза. — Думаю, женщины и так тебя избаловали комплиментами.
— Ты балуй… разве чужие комплименты чего-то стоят?
— Хорошенький… был когда-то… — закусывает губу. — Сейчас — возмужал. Красавец!..
Целую ее пальчик, смещающийся ко мне на губы.
— А еще ты мне ни разу не призналась в любви, Кошкина. И я начинаю нервничать. Не то, чтобы ты частила и раньше, но всё же…
— Не хочу говорить этих слов, — закрывая глаза, падает на спину.
— Почему? — сжимая ее кисть, прижимаю к губам. — Хотя я знаю почему, не отвечай. Я тоже говорю тебе это, ломая себя. Не потому что не чувствую. Еще как чувствую. А потому что больно говорить. Не хочу, что бы тебе было больно. Поэтому больше не попрошу.
— Ты стал другим.
— Я долго болел по тебе… Болезнь меняет…
Тоже ложусь на спину, кладу ее ладонь себе на глаза.
— Прикасайся ко мне. Хочу ощущать, что ты рядом.
— Мы были такими идиотами… как мы терпели друг друга?
Тихо смеюсь.
— Любили… но ты была хуже, чем я.
— Айдаров, я тебе глаза выцарапаю, — шутливо ведет коготками по моему лицу.
— Ну это же правда! Ты куражилась, а я все тебе прощал. Только измену не смог.
— Не было измены, Лев. Но мне жаль, что я дала повод тебе подумать так. Самоуверенная, наивная…
— Ооо… извинения от Кошки! Можешь выцарапать мне глаза по такому эксклюзивному случаю.
— Всё, перестань… думаешь, я не болела? Я до сих пор болею…
— Этого не может быть. Ты вся такая роскошная… востребованная, уверенная в себе! Мне казалось, ты в тот же миг забыла о моём существовании, как вышла за дверь.
— Пф… Как же забыть, когда ты был внутри меня! А потом… существование в режиме черновика. В ожидании, когда можно начать жить набело. То момент не подходящий, то мужчина не подходящий, то сил нет писать начисто, то Алёнка заболела…. И ты решаешь, что может быть, в следующем году… А потом опять в следующем…
— Вот сейчас точно пора. Мы перепишем все на чистовик. Иди ко мне.
Сдергиваю с себя футболку. Хочу чувствовать ее ближе. Усаживаю на себя верхом.
И… она делает то, от чего всегда ехала моя крыша. Коготки равномерно и ритмично скользят по моей груди. Как кошка…
Мы долго целуемся. Медленно, уплывая в прошлое, наслаждаясь моментом. А потом она ложится ухом мне на сердце. И сердце стучит для нее, признаваясь во всем, что я чувствую.
Мне хочется утащить ее в другую комнату и заниматься там любовью до утра. Но я не решаюсь оторвать ее от своего сердца. И мы засыпаем так…
На диване тесно втроём. Аленка как обычно разложилась звездой, забив нас к самой стенке. Но я не жалуюсь, я сжимаю крепче любимую женщину и кайфую.
С утра варю на кухне кофе.
— Алёнку увезешь в сад? — заглядывает Марьяна.
— Мм… кстати об этом. Пусть побудет с тобой еще пару дней, ладно?
— Почему? — настороженно.
— Женька через часок подъедет… Будет ее развлекать.
Смотрю в окно. Там Медведев открывает ворота, чтобы выгнать тачку.
— Что ты его гоняешь? У него учёба.
— Да прогуливает он учёбу, Ян! А мне спокойнее, что вы не одни. Ты документы все подписала?
Наливаю нам по кружке кофе, разбавляю молоком.
— Все… А что-то происходит, Лев?
— Не волнуйся. Все под контролем. Да и у Медведева сегодня с обеда выходной. Он если что — дома.
— А что происходит?
— Я домофон отключу. Никуда не ходите. На незнакомые номера не отвечай. Мне пора.
Глотком выпиваю свой кофе.
— Айдаров! — рассерженно.
Целую в нос.
— Я работаю, детка. Пока что мне нужно, чтобы было так.
Рассказывать все детали и пугать её не хочу. Со дня на день возьмём и «Славика», и их нотариуса. Дело примет такие обороты, что всем будет уже плевать на квартиру Кошкиной. Ставки пойдут другого порядка.
Мы стоим в прихожей, у чуть приоткрытой двери.
— Я опаздываю… — шепчу я. Но не могу отпустить её из рук. Мы ласкаемся лицами и ловим лёгкие короткие поцелуи друг от друга.
— Черт… меня Брагин натянет, детка… нужно ехать…
— Поезжай…
Но вместо того, чтобы выйти за эту чертову дверь, я просто держусь за ручку и целую Марьяну.
— Поезжай… — сжимает меня крепче.
— Мхм… — целую глубже.
— Иди… иди! — ведет носом по моей шее, с мурлыканием вдыхая поглубже.