Её невыносимый лжец
Шрифт:
— Ты ведь тоже его любишь?
— Мишеля? — удивилась Ника.
— Ну не меня же.
Ника почему-то замерла, уставилась на меня так, как будто у меня вторая голова выросла. А потом резко встряхнула волосами.
— Ну конечно, я люблю тебя! Что за вопросы? — с жаром ответила она. — Ты же мой муж!
Но было слишком поздно. Наиграно. Фальшиво. Она это и сама поняла, как только сказала. И то, что лучше было вообще промолчать, тоже поняла.
— Ох, я теперь и не знаю, кого я люблю, Андрей, — тяжело вздохнула она.
И на этот раз
А в любви надо признаваться иначе. Я понял это с Соней. И теперь больше не могу закрывать глаза на правду наших с Никой отношений.
— Выбери Мишеля, Ника. Или итальянца. Или испанца! Да кого угодно, раз их много у тебя. И говори с ними о любви, которую действительно будешь чувствовать. Понимаешь? Я по-прежнему очень ценю тебя. Твою верность. И извиняюсь, что все вышло именно так. Я не планировал изменять тебе. Не подгадывал времени. И она ни в чем не виновата. Она отталкивала меня до последнего. Но дело действительно не только в сексе и никто бы меня из семьи не увел, если бы я сам этого не хотел. Никому не удалось сделать этого, а тоже многие старались, ты это тоже знаешь. Но тогда я любил тебя, Ника. А потом…
— А потом все закончилось, — тихо закончила она.
— Да, — также тихо отозвался я.
— Мама с папой убьют меня, — всхлипнула она.
— Да брось! Тебе сколько лет? Зачем до сих пор оглядываться на родителей?
— Они ведь дружат с твоими… У них там этот, бизнес общий.
— Так они дружат еще с тех пор, как мы были в пеленках! Думаешь, сейчас не разберутся без нас?
— Разве? — неуверенно протянула она.
— Не узнаю тебя, Ника. Это твоя жизнь. Твои решения. Причем здесь наши родители?
— Андрей! Андрюша! — в палату ворвалась моя мама. А следом папа. А за ними даже родители Ники.
Доронины стали с таким жаром утешать дочь, словно она уже была без пяти минут вдовой.
Я успел обменяться с ней заговорщицкими взглядами, и Вероника впервые улыбнулась мне. Так, как уже давно не улыбалась. И как улыбалась когда-то давно, когда мы еще говорили друг другу правду, а не привычную ложь. Я знал, что не ошибся в этой женщине. Но еще не знал, что совершенно ошибся в другой, на которую никогда бы не подумал, что она способна на такую подлость.
***
Ника увела своих родителей, потому что было не время и не место сейчас вываливать и на ее мать с отцом всю правду. Но со своими я хотел быть предельно честным. И я сказал прямо: что развожусь. Что встретил другую.
— Вот как? — неожиданно холодно спросила мать. — Кого же? Где? Она одна из этих твоих, стюардесс? Я так и знала.
— Нет, — спокойно ответил я. — Она моя соседка сверху. Ее зовут Соня.
— Господи, до чего банально, Андрей! — закатила глаза мама. — Ты уже говорил с Никой об этом? Уверена, она простит тебя. Она мудрая женщина и знает, что мужчины просто не способны хранить верность.
— Что? — я поперхнулся, уставившись на собственную мать. — И ты говоришь это при том, что отец стоит рядом с тобой?
Отец так стоял, не шелохнувшись и сложив руки на груди.
Мне так хотелось услышать от него уверений в том, что нет, мужчины умеют быть верными, но он, проклятье, молчал. И только смотрел в пустоту.
Тридцать пять лет вместе. Они прожили тридцать пять лет вместе.
А я ничего этого не видел.
Сердце противно заныло меж ребер.
— Ну так вот, жизнь сложная штука, — произнесла моя мать со вздохом. — И у вас с Никой тоже все будет хорошо. Вы обязательно помиритесь и забудете обо все своих обидах.
— Мама. Вас это не касается. Это наше с ней личное дело!
— О, если бы, Андрей. А как же наш бизнес?
— А причем здесь это?
Что я знал про их дела с Дорониными? Ничего. Они работали вместе всю мою жизнь, сколько себя помню. Это был фон, в который я привычно не вслушивался.
— В последнее время наши дела складываются не очень хорошо, — ответила мама. — Ты бы знал об этом, если бы больше времени проводил на земле, а не в небе. Так что теперь мы сильно и напрямую зависим от денег Дорониных.
Я откинулся на подушку. Прикрыл глаза.
— Я понял.
Возможно, это будет сложнее, чем мне казалось. И похоже, действительно заденет не меня одного. Даже Ника и та больше знала о делах наших родителей, чем я.
— Что-то болит? — встрепенулась мама. — Дать тебе таблетку? У меня есть хорошие. Помогают мгновенно.
Я кивнул. В голове действительно пульсировала тупая боль. Взял протянутый блистер и, не глядя, проглотил одну.
— Пойду с твоим отцом поговорю, ладно? — похлопала меня мама по руке. — А ты лежи, отдыхай.
Оставшись в палате в одиночестве, я подумал о том, что понятия не имею, где мой телефон. И что, наверное, придется попросить телефоны у папы или у мамы, чтобы позвонить Соне. Вот только я не знал ее номера.
Веки налились тяжестью, и я прикрыл глаза, силясь восстановить в памяти заветные цифры.
Но в следующую же секунду я уже спал.
***
Проснулся я резко.
Все еще палате. Со страшной головной болью. Резью в носу. Сердцебиением вразнобой. Головокружением и с полной потерей ориентации в пространстве и времени. За окном было уже светло и туманно. А еще я чувствовал, что-то случилось. Непоправимое.
Я с трудом повернул голову на подушке.
— Мама…
— Андрюша! Проснулся, дорогой… Пить? Сейчас. Вот держи.
Она приставила к губам трубочку, и я сделал глоток. Что за херня? Мне не было так плохо вчера, как сегодня? Я помню, как разговаривал с родителями о Соне, о разводе.
А потом была пропасть.
— Что ты дала мне? — я посмотрел на мать.
— Ничего.
— Я спрашиваю, что ты мне дала после нашего разговора?
— Всего лишь снотворное, Андрей.
— Зачем, мама?