Ее темные крылья
Шрифт:
И было всегда больно видеть ее в его руках. Видеть их без меня.
Бри была в длинном клетчатом плаще, затянутом туго на ее узкой талии, и ткань развевалась, когда она кружилась, ее загорелая кожа сияла теплом в свете костра. Рядом с ней я всегда выглядела как ребёнок: низкая, круглая, с молочной кожей и волосами цвета пшеницы. И Али держал ее, высокий и широкоплечий, как принц-воин. Они выглядели как равные. Они подходили друг другу.
Это убило поцелуй. Сделало мед кислым.
Парень проследил за моим взглядом, что-то сказал, но я не слышала его слова из-за рева крови
Я желала ей смерти.
Я желала этого всем сердцем. Потому что на миг я забыла о ней и Али, была счастлива. Но едва я увидела их, обида и унижение с гневом вернулись, я вспомнила се.
Как они явно неделями смеялись над моей наивностью и глупостью. Как, когда Али все дольше не отвечал мне на сообщения, я говорила Бри, что что-то было не так, а она говорила, что у меня была паранойя. Как она все дольше не отвечала, говорила, что дело было в том, как я звала Али странным из-за этого, и ей наскучило. Они, наверное, были вместе, пока я отправляла сообщения, и показывали их друг другу.
Я пыталась звонить ей, пока шла домой после того, как Али порвал со мной, и она не ответила, не извинилась. Как она посылала младших братьев в мой дом с вещами, которые я оставила у нее, и за ее вещами, оставленными тут. Она передала список: книги, кардиган, который ей даже не нравился, пижама, три лака для ногтей, почти пустой тюбик крема для рук и, что хуже, большой синий джемпер Али, который у меня был дольше, чем у него. Как она убрала меня из своей жизни так аккуратно, а я месяцы спустя все еще вырывала кусочки нее из меня.
Я ненавидела ее так сильно в тот миг.
И я послала проклятый дротик из моего разума в ее грудь, желая, чтобы она упала замертво. Чтобы ее утянуло в Подземный мир, и она осталась там гнить.
Парень заговорил снова.
— Что? — я едва смотрела на него, была занята ненавистью.
Он не повторил слова, притянул меня в танец, прочь от Бри и Али, вокруг костра, чтобы он закрыл их от виду. Но магия пропала, и я ощущала запах жира и лука от стойки с бургерами, перебивающий все, слышала, что гитара в группе играла не в такт, видела, как глупо мы выглядели, почти все были в джинсах, укутанные в одежду из-за погоды, лица скрывали дешевые маски с перьями и блестками, которые облетали, и их топали на земле. Будто это могло обмануть богов, которые ходили среди нас, заставив их думать, что мы были как они. Будто мы могли быть не людьми.
Поцелуев больше не было. Парень оставил меня, едва закончилась музыка, забавно поклонившись, и пропал в толпе, как персонаж из пьесы, и я не винила его, ведь зачем ему оставаться? Никто не оставался со мной. Для меня.
Я была миг одинокой, потерянной, боялась, что Бри и Али заметят, а потом я увидела, как кто-то махал у амбара, с радостью поняла, что это была Астрид.
Я опустилась на место, выделенное мне Астрид, мое бедро прижалось к ее, я взяла у нее бутылку. Когда я поднесла ее ко рту, я ощутила ее жирную помаду на горлышке. Губы парня были прохладными и бархатными, я провела языком по своим губам и ощутила соль и мед.
Поняв, что никто больше не носил маску, я сдвинула свою, и Астрид склонилась и забрала ее, надела на себя и улыбнулась. Ее улыбка в темных пятнах вина была пропастью. Я поежилась.
— Кто это был? — Астрид склонилась, неуклюжая и пьяная.
— Не знаю.
Астрид посмотрела на меня, и я поняла, каким глупым был ответ. На Острове было всего тысяча двести человек, и из туристов была только пара средних лет, остановившаяся в «B&B». Я сделала большой глоток вина и попыталась определить его. Он не был из школы, я была уверена. Он мог быть с другого острова, ворвавшийся на нашу вечеринку, не оставшись на своей. Я не знала, как выяснить.
А потом я поняла с резким шоком, что хотела знать, кем он был, потому что хотела повторить это. Я собиралась поцеловать кого-то — его — не чтобы что-то доказать, а по-настоящему. И я не знала, что думать об этом, потому что это звучало как исцеление, а я еще не была готова. Не было ритуалов разрыва, я не закончила разбираться с садом обид.
— Они смотрели, — Астрид отвлекла меня. — Али был в ярости, когда ты поцеловала его, — продолжила она.
— Плевать на Али, — ответила я, радуясь тому, как спокойно звучала. Но я не ощущала этого, я была разбита. — Что думаешь о волосах Бри? — спокойно спросила я. Будто мне не было дела.
— Выглядит как шлем. Она словно вот-вот станет искать менеджера.
— Точно, — рассмеялась я, хотя мы обе знали, что это не было правдой.
Астрид забрала бутылку из моих пальцев и поднесла к своему рту, отклонила голову и пила, открыв горло ночи, как жертва. Я подняла взгляд. Было облачно, звезды не мерцали над нами, не было шанса увидеть орионид. Я не могла загадать желание на звезду.
Я гадала, что думала Бри, когда я целовала парня. Была она в шоке или радовалась. Может, даже немного гордилась. Если ей было дело.
Хантер Келли вскочил на ноги, глаза были стеклянными, смотрели вдали, он пошатнулся, явно старался сдержать рвоту, пока не останется один. Он делал это на каждой вечеринке — он не мог пить. Я вытащила телефон и проверила время. Без пяти полночь. Я хотела, чтобы Бри и Али ужасно порвали отношения на публике. Я хотела домой. Я хотела найти парня. Я хотела.
Ларс и Ману стали шумно целоваться, и я вспомнила прошлый год, когда мы с Али сбежали с фестиваля, бежали по дороге рука об руку к его дому, чтобы воспользоваться его пустотой. Я огляделась, искала его и Бри и не видела их.
«Они ушли, — шептал мозг-предатель. — Наверное, в дом Али, в кровать Али, пока ты сидишь тут с длинными скучными волосами, пьешь мерзкое вино».
А потом Хантер завопил.
Астрид подняла меня на ноги, и мы присоединились к толпе, бегущей к озеру. Люди стягивали маски, безумно озирались, искали своих. Было видно облегчение, когда они понимали, то их любимые были в порядке.
Все, кроме нее.
Толпа пропустила меня, хотя потом никто этого не помнил. Том Крофтер сказал папе, что физически пытался остановить меня, не пустить к берегу, а мистер МакКиннон сказал Мерри, что приказывал мне отойти. Но многие помнили все странно на Острове. Нельзя было доверять всему, что тут происходило.