Ее темные крылья
Шрифт:
Снова справедливость.
— Почему я ей нравлюсь, если она ненавидит все из моего мира?
— Ты другая.
— Что это означает?
Она просто улыбается и летит так быстро, что я не могу дышать, чтобы задать вопрос.
Мы первыми прибываем в Пританей, и я встаю слева от Алекто, занявшей свое место. Через секунды прибывают Тисифона и Мегера, и начинаются наказания.
Я слежу за Мегерой краем глаза. Я бы не подумала, что она ненавидела людей, мир людей. Она не наслаждается наказаниями, и она была добра со мной, кроме вчера, но даже так она злилась больше на Алекто, чем на меня. Она помогла другим сделать
— Кори?
Я прихожу в себя и понимаю, что она говорит со мной.
— Да?
— Иди сюда, — говорит она.
Что-то разворачивается во мне, я приближаюсь к ней, замираю перед ее горкой.
— Иди, — говорит она, и я медлю, гадая, зовет ли она меня на горку, пока не понимаю, что она говорит не со мной.
Я поворачиваюсь и вижу тень, юношу, шагающего к нам. Он выглядит не старше меня, девятнадцать или двадцать. Он не такой, как другие тени. Как-то живее. Не такой выцветший. Он новичок, понимаю я. Только прибыл в Подземный мир. Мне его жаль, беднягу.
Мое сочувствие не длится долго.
— Расскажи, поему ты тут, — говорит ему Алекто.
Он без колебаний сообщает:
— Я украл у родителей. Забрал деньги, припасённые на их пенсию. Теперь у них ничего нет, и мой отец болен. Они не могут позволить его лечение.
Он говорит это так легко, словно обсуждал, что делал на каникулах или выходных, и я гляжу на него с отвращением. Какой гад.
— Как он должен заплатить? — спрашивает Мегера. Она говорит со мной. — Какое наказание подходит для бездумного парня, который украл у родителей и оставил их без денег в нужде?
Я качаю головой. Я не знаю.
— Украсть у него, как он украл у тех, кто дал ему жизнь? — продолжает Мегера. — Око за око?
— Так… он жалеет? — говорю я. — У него есть причина этого?
— Уже поздно, — говорит Тисифона, редкое предложение. — Он тут для наказания.
— Но если он сожалеет… — начинаю я, но Мегера прерывает меня.
— Наказание решено. Парень увидит страдания его отца, — резное зеркало появляется в ее руках.
Я не понимаю. Если бы он еще был в мире смертных, он пошел бы в тюрьму, но сначала был бы суд. Он поступил ужасно, должен заплатить за это. Но, может, у него была причина украсть деньги. Кто-то мог шантажировать его, или его могли обмануть. Я смотрю на парня, пытаясь прочесть невинность или вину на его лице, но оно пустое.
Мегера держит зеркало передо мной и кивает на парня. Мне неловко, когда я беру его у нее, несу ему. Он принимает его без возражений.
Когда он заглядывает туда, его рот напрягается. Я смотрю на Мегеру.
— Молодец, — говорит она, радостно улыбаясь, неловкость прошлой ночи пропала.
Я смотрю, как парень глядит в зеркало, хмурясь, трещины появляются на его пустом выражении лица.
«Это не правосудие», — думаю я. Правосудием было бы дать ему защититься, объясниться. А тут о преступлении слушают и сразу наказывают.
Я вспоминаю карты Оракула. Я, мой путь, мой потенциал. Я, одна и печальная, три танцующие женщины и правосудие. Но это не может быть оно.
Когда парень уходит, бледнее, чем когда он пришел, Алекто зовет меня к себе, и я остаюсь там, пока вызывают других наказанных. Мегера не зовет меня снова, и я разочарована и рада.
— Как долго их наказывают? — спрашиваю я у Алекто на обратном пути.
— Когда они отплатили, они больше не приходят к нам.
— Как долго? — не унимаюсь я.
— Сколько нужно.
— Но если отец парня умрет раньше? — спрашиваю я.
— Его наказание продолжится. Он будет видеть и дальше страдания его отца, даже если сам мужчина присоединится к рядам мертвых. Он будет видеть это, пока не отплатит.
Я не понимаю. Мне не нужно, напоминаю я себе. Это не мой мир.
Когда мы возвращаемся в Эребус, Алекто опускает меня в моей нише, и я замираю, потому что ощущаю, что что-то другое. Но, пока я не сажусь с обедом, я не вижу борозды в камне, где мы посадили семена, крошка была вытащена, ямы остались голыми, явно пустыми. И когда некий инстинкт говорит мне посмотреть, я ищу нарцисс, который привел меня сюда, и не нахожу его. Как и плащ. Последний кусочек дома. Потеря его опускает меня на колени.
— Ей не нужно было это делать, — говорю я Алекто, которая смотрит на мои поиски с печальным видом, что говорит мне, что она или знала, что Мегера сделала это, или ожидала такое. — Ей не нужно было забирать мой плащ.
Фурия смотрит на меня большими черными глазами.
— Ты пойдешь снова к Аиду? — говорю я. — Попросишь его вернуть меня домой?
Она долго не двигается, потом кивает.
— Когда другие вернутся, мы отправимся к нему.
Он говорит нет.
Я пожимаю плечами, улыбаюсь, решаю подождать пару дней, потом попрошу Алекто отнести меня к нему. Я попрошу сама. Я упаду на колени и буду молиться, если будет нужно.
* * *
На следующий день в Пританее мой разум блуждает. Мы летим над замком Аида, и я замечаю его на миг, стоящего на пороге, глядя на небеса, словно он ожидал нас. Но, когда я поворачиваюсь в руках Алекто, двери закрыты, замок неподвижный, как раньше. Я задаюсь вопросом, что он делает весь день. Он сидит в темных комнатах своей крепости, дуясь? Он ходит в Элизий и проводит время с героями и знаменитостями? Он смотрит на календари смертных фестивалей и решает, куда пойти?
Он — бог, о котором мы никогда не говорим, не учим, не молимся ему. Когда мы с Бри делали проект про Артемиду, другой парень, Эрик, выбрал Аида. Когда наш учитель узнал, его родителей вызвали в школу, и ему пришлось начинать заново, выбрать Ареса. Он ушел до старшей школы. Его семья переехала на континент.
— Кори, — говорит тихо Алекто. — Еще одна новая, — она кивает на женщину средних лет, идущую неохотно к нам.
Когда женщина оглядывается, я слежу за ее взглядом.
Бри стоит в арке, ее рот — «О» шока.
18
ОПАДЕНИЕ
Я замираю, глядя на нее.
Это случилось на Острове. Я знала, что она жила там, и я знала, что могла с ней столкнуться, покинув дом. Но это все еще был шок, каждый раз. Всегда било по груди, когда я заворачивала за угол или выходила из магазина и видела ее.