Ее тысяча лиц
Шрифт:
Аксель задохнулся. От возмущения, боли, гнева. Он сжал руки так сильно, что, кажется, распорол ногтями ладони. Но выдержать все такой же спокойный взгляд психотерапевта не смог. Опустил голову.
– Почему вы ей верите?
– Я профессионал и с этим диагнозом уже сталкивалась. Мне повезло, страшно повезло видеть подобное наяву, а не только слушать о чужом опыте на профильных конференциях. Энн не врет, и Эдолы действительно нет. За восемь месяцев она не появилась ни разу.
– Еще объявится.
– К сожалению, вы правы. Вернее, всем будет лучше, если вы окажетесь правым. Потому что единственный путь
Аксель поднял на нее прозрачные сейчас глаза:
– И это лишь доказывает мои слова. Мы не знаем, кто она на самом деле. И даже если вы правы и эта личность – Энн – ничего не помнит, это не значит, что она невиновна. И тем более не значит, что невиновен я. Я любил расколотое сознание. Любовь ли это вообще?
– «Любовь», как и «норма», и «справедливость», – понятие исключительно индивидуальное. Станет ли вам легче, если мы переименуем вашу любовь в зависимость? Думаю, что нет.
Грин понимающе кивнул и медленно встал.
– Я буду здесь, – мягче сказала Аурелия, – и она тоже. Вы пока не осознаете, детектив, но, помогая Энн, вы помогаете в первую очередь самому себе.
31 мая 1987 года, воскресенье
Не знаю, с чего начать. Обычно у меня нет проблем с тем, чтобы выражать свои мысли, но сейчас кажется, как будто в моем теле поселился кто-то другой. И этот другой навязывает свои чувства и эмоции. Как будто я не управляю собой. И вообще, где тут я?
Я сижу за столом в своей комнате. Почти полночь. Вся база уже спит, только ребята на посту переговариваются между собой. Одна из башен охраны недалеко, я слышу их шепот. У меня вообще хороший слух. Слышу, но не понимаю, потому что мысли заняты совсем другим.
Сегодня случилось непоправимое. Та отсечка, после которой нет пути назад, после которой ты отчаянно рвешься вперед – всем сердцем, всем нутром. Когда тело тебя предает. Когда мысли тебя предают. До этой отсечки у тебя еще был шанс не наломать дров, сделать вид, что все эти милые прогулки, все это – просто игра. Ты не можешь влюбиться в юношу, который младше тебя на десять лет. Не можешь влюбиться в солдата, который в любой момент может погибнуть. Не можешь отдать свое сердце тому, кто вечно будет вынужден скрывать правду о том, где он и с кем он, потому что секретность – основа его безопасности и будущего. Ты не можешь ничего чувствовать, потому что ты приехала сюда всего на год. Работать, получать опыт. Ты поехала сюда, чтобы отрешиться от собственных проблем, забыть про череду неудачных отношений, сосредоточиться на работе.
Приехала – и сразу же вляпалась.
Сколько бы лет терапии ни было за спиной, ты все равно женщина, Анна Перо. Да какая женщина. Ты долбаная девчонка, которая не может справиться с гормонами.
Или он – не человек.
Потому что не может парень в девятнадцать быть таким. Я вспоминаю однокурсников, пациентов, друзей. В девятнадцать они совсем другие! В них нет никакой серьезности, они все как один ищут
Пишу, и по щекам катятся слезы. Слезы счастья? Или это печаль?
Он меня поцеловал. Или я сама набросилась на него?
Он встретил меня после рабочего дня с букетиком цветов. Я понятия не имею, откуда он их взял здесь. Это невозможно. Я так растерялась, что не сразу сообразила принять драгоценный подарок. Маленький аккуратный букетик, никакого веника. Взяла его под руку, позволила себя увести в дальний конец базы. Там тоже стоит несколько скамеек, днем здесь курят, пьют кофе, отдыхают между занятиями и в обед. Вечерами обычно малолюдно. Это не то место, где люди устраивают личную жизнь. Ради встреч со мной Аксель жертвовал личным временем, отказывался от сна.
Мы опустились на одну из лавочек, он достал из рюкзака термос с крепким сладким чаем. Молча налил мне, потом себе и откинулся на спинку скамейки, глядя в стремительно темнеющее небо. Здесь вообще быстро темнеет. Значительно быстрее, чем дома.
Я пригубила чай. Потом поднесла цветы к лицу, вдыхая их аромат. Аккуратно положила рядом. И было так спокойно. Мы пили чай, обменивались редкими фразами и, кажется, отдыхали. Стало совсем темно, полянку кое-как освещали окна ближайшего здания. Я почувствовала, как Аксель прикоснулся к моему плечу.
Я должна была встать и уйти. Но вместо этого поставила чашку рядом с собой, повернулась к нему и попыталась посмотреть в глаза. Было темно, но я видела каждую черточку его такого молодого и такого красивого лица. Он не убрал руку, напротив – повел ее выше, коснулся щеки. Я положила ладонь сверху, одновременно прижимая его к себе и не позволяя двигаться. Тогда он поднял вторую руку и коснулся большим пальцем губ. Я прикрыла глаза. Все внутри бушевало, сопротивлялось и одновременно молило о том, чтобы он переступил эту грань. Зачем? Почему?
И он переступил.
Меня прострелило с головы до ног такой мощной волной возбуждения и наслаждения, которой я не испытывала никогда. Я сама потянулась к нему, села ему на бедра, перекинув ногу. Кажется, он усмехнулся. Не знаю. Я чувствовала его частое обжигающее дыхание, ощущала, насколько он возбужден, но сама была возбуждена не меньше. Его руки на моей талии и спине, потом в волосах, его губы, сначала, кажется, несмелые, а потом требовательные, порывистые…
Не знаю, сколько мы целовались.
Потом я с трудом оторвалась от него. Взяла букет и просто ушла. Я просто ушла!
А что я могла сказать? Мои губы до сих пор ноют и молят о продолжении. Живот тянет так, как будто в него вцепились клещами. Даже грудь болит.
Этот парень сводит меня с ума.
Мамочка, прости, кажется, я сделаю самую большую глупость в жизни.
Глава пятая
Ночной клуб «Черная дыра»