Ее величество-Тайга.
Шрифт:
— Да, жизнь у нас такая, что друг другу все уметь прощать надо. Не знаешь ведь, что будет в следующую минуту, — вздохнул Беспалов.
— Жизнь — как жизнь. Не хуже, чем у других. Вон геологам куда тяжелее. Все время в тайге.
Почти без выезда. Ни кино тебе, ни других развлечений. И работают не по сменам, как мы. С темна и до темна. Пока ноги носят. А часто ли доброе слово слышат? Нет, нам куда как легче, — проговорил Пинчук.
— Что верно, то верно. Тяжело им. Но и то сказать, мы вон — от скважины ни на шаг в любую погоду. Нажал кнопку — и
— Чему завидуешь! Длинный рубль увидел? Пойди к ним. Посмотришь, что почем.
— А чего тут смотреть? Скважину мы бурим. Коли есть в ней что — это наше. При чем тут геологи?
— Темнота дремучая! А ты места нефтеносные сам по себе находишь? Или как? — не выдержал Пинчук.
— Так бурили — мы! Это ж основное! Значит, без нас геологи, как без рук.
— А мы без них, словно без головы, — оборвал буррабочего Беспалов.
— Все ж интересно, даст что-нибудь эта скважина или нет, — не выдержал Генка.
— Я думаю, ничего не будет. Уж больно она спокойно себя вела. Как теленок. Раствор всего один раз обрабатывали. Да и то баритом. Утяжелили — и все. А остальные параметры не изменялись. Сам знаешь, если нефть и газ есть, они не только удельный вес раствора изменяют. А и водоотдачу, и корку. Да и статическое напряжение сдвига. Тут же… Ни черта! Верно, и вправду панику подняли. Наверное, попала солярка в раствор по случайности, — махнул рукой Беспалов.
— Черт-те что городишь! Ну как солярка могла попасть в раствор? Это же исключено.
— Лаборантка экспериментировала. А возможно, мазут с труб. Кто знает! Только нефтяные скважины не ведут себя так. У меня на них особое чутье. Сколько на счету имею! Эта — пустая. Сердце чует, — сказал Пашка.
— А что ж ты орал тогда в будке — нефть?! Когда этот ученый подсказал. Бегом к желобам кинулся.
— Общей панике поддался.
— Это ты? Да не трепись. Ты этого раствора тогда не только нанюхался, но и нажрался. Все на язык пробовал. Есть нефть или нет. Не меньше ведра слопал одного раствора. Ну, а моя вахта уже сама не лезла. За тобой наблюдала. Решили: если тебя стошнит — нет нефти. А обойдется — есть нефть, — улыбнулся Пинчук.
— Ну и как ваши наблюдения?
— А ничего! Переварил ты растворчик! Знать, утроба твоя премиальные почувствовала. Кто ж от такого блюет? От солярки ты б всю площадку изгадил.
— По себе судишь? — подначил Пашка.
— При чем тут я? — не понял Генка.
— А при том, что ты раствора так нанюхался, что неделю жрать не мог. А потом очухался и дорвался. Всем на беду.
— Я-то ладно! А вон твои в растворе чуть не купались. Пленку эту собирали и поджигали. Забыв, что она от воды не отделена. Так кожу ею мазать стали. Покраснеет или нет.
— Мои что? А ты-то хорош. Со страху, что газ в растворе, сам курить перестал и своим запретил. Чтоб не взорваться. Ну а нутро и взбесилось. Уши без курева у всей твоей вахты пухнуть стали. Столько мук перенесли неизвестно за
— Какую?
— Лопоухие!
— Ладно, умники! Мы хоть из осторожности не курили. А вы чуть пленку увидели, тут же отводы стали копать к запасным емкостям. А тоже — будет или нет…
— Ну ладно вам. Чего спорите? Нет дыма без огня. Была пленка — значит, что-то есть. А если пустая — ни черта бы не показала. Будет — всем хорошо. Премию получим. Кому она лишняя? Ну а не даст ничего — что ж, пойдем на другую площадь. Тоже не впервой, — вздохнул пожилой помощник бурильщика из вахты Беспалова.
— А тебе зачем деньги? Всю жизнь на буровой. Иль мало получал? Наверное, сберкнижка уже трещит. Это нам нелишнее. А старикам к чему? — спросил его Генка.
— Не себе. Мне уж, и верно, ничего не надо. И то сказать, неплохо жил. Сытно ел, дом — полная чаша. Жаловаться не на что. А вот сыновьям помочь хочу. Им надо. Одному дом купили. Теперь мебель нужна. Второй квартиру имеет, но хочу и его порадовать — машину купить. Сюрприз будет. Память. Может, и не нужна она ему. Но все ж не хуже, чем другие, он у меня. Пусть и это имеет. Как настоящий начальник. Глядишь, когда-нибудь внуков в выходной покатает.
— Он бы лучше тебя на той машине на буровую возил. Чтоб не мучился ты с нами в дежурной машине, в холоде.
— Зачем? К чему выделяться? Всю жизнь ездил, как и все. Ни к чему такие фокусы мне. Сын — начальник. Зачем я его по пустякам беспокоить стану?
— Сам бы пусть заработал! Не велик барин.
— Эх, Генка, свой сын для каждого дорог. Да и где сам осилит такую покупку? Ведь трое детей. А на голом окладе что выкроишь? Вот и помогаю. На то и отец я! От детей не помощи жду. Радости. Вот и хочу им подарки делать, пока жив. Кто ж, кроме меня, им поможет?
— А я своему старшему в прошлом году мотоцикл купил. Как же, школу закончил с медалью. Да только не надолго хватило. Три месяца катался. А на четвертый — от мотоцикла только руль остался. Теперь снова просит. Второй купить. Я б купил, да жена не хочет. За сына боится, чтоб не разбился. Вот и думаю теперь, чем бы его от мотоцикла отвлечь. Хорошо, что вторая — дочка. Ей пианино еще пять лет назад купил. И, видно, сносу ему не будет. Дрынчит себе потихоньку. И никаких тебе забот. А мальчишке — скорости подавай, — вздохнул Беспалов.
— Боюсь я, что не видать нам премии, как своих ушей, если даже и будет нефть, — подал голос верховой.
— Почему? — в один голос удивились буровики.
— Вчера я после вахты пошел в тайгу. Побродить. И вижу, ходит по участку лесник Никодим, а при нем еще один мужик.
— Кто?
— В форме прокуратуры.
— Так что с того? Они с пожаром тем разбираются. Нас это не касается.
— Я тоже так подумал вначале. Да только ошибся. Пригляделся я к ним. Вижу — не только по гари ходят, а и близ буровой. Деревья оглядывают. Измеряют. Старик все тарахтит тому в уши, а тот знай пишет.