Её я

Амир-Хани Реза

Всякий раз повторялось то же самое. Как только я приближался к ней, меня пьянил острый запах жасмина. Острый запах жасмина не давал приблизиться к ней никому. Дело было не в каком-либо благочестии или праведности, а только в этом запахе. Запах жасмина заглушал все запахи двора. Он подавлял их. Этот запах заглушал все запахи двора и вместе с собой возносил меня к небесам. Мы одновременно сидели на ступеньках и парили в небесах, и оттуда, сверху, нам все внизу казалось очень маленьким. Столбы, подпирающие крышу летней кухни, стали крохотными палочками и по одному упали на землю; одна за другой девочки девятого класса, того самого, в котором училась Марьям, повыходили замуж и быстро-быстро нарожали детей. И мы с Махтаб смеялись и смотрели друг на друга. Махтаб смеялась и одновременно, глядя на меня, хмурилась. Из дома вышла Марьям, удивилась,

увидев меня и Махтаб, и вернулась в дом. А мы плакали и смеялись, и голова Махтаб лежала у меня на плече. И острый запах жасмина заглушал все запахи двора и поднимал нас к небесам. Только запах жасмина мог заглушить все запахи двора и поднять к небесам…

А раньше во дворе было очень много разных запахов, иногда, например, царствовал в нем запах мяса (смотри главу «1. Я»). Но запах жасмина заглушал все запахи двора и поднимал нас в небеса. И оттуда, сверху, мы видели черный дедушкин «Додж», который заблудился в пути и тыкался туда-сюда. Наконец он остановился в районе Хусейн-абад рядом с какими-то семью черными точками – может, это мелкие камушки были, а может, крупные песчинки. Но нет, это были семеро слепых. И вот первый из них сказал: «Аллах да вознаградит тебя!» – и последний в цепочке встал на ноги… Мы видели черный «Форд» Кавама, который, словно муравей, полз по городским улицам, поворачивался то туда, то сюда, но думал, что он не заблудился. Иногда он брал влево, потом поворачивался и ехал вправо, словно в какую-то игру играл. Он тоже проехал мимо семерых слепцов, и водитель на ходу что-то им прокричал, но не притормозил. Сверху-то нам было видно, что машина заблудилась. Махтаб все мне показывала: вон кафе месье Пернье во Франции, а вон в нем мы сами – я и она. Только мы не понимали, где находится это кафе. Потом мы поднялись еще выше, и я увидел своего отца, который с высоких небес показывал своим друзьям на меня и на Махтаб. Отец словно был на седьмом небе, а мы с Махтаб еще только на первом. С ним были его смеющиеся друзья, которых я не узнавал. Своим указательным пальцем, которого не было, отец показывал на нашего с Махтаб сына, которого у нас с ней не было. И еще отец что-то потихоньку говорил своим друзьям, и все они смеялись – над тем, что не было сказано. Возможно, говорил он о нашей с Махтаб свадьбе, которой никогда не было. Потом мы увидели маму, которая здесь, на земле, на коврике, стояла на коленях, но уже не молилась. Она встала, и вышла на крыльцо, и увидела, что мы с Махтаб сидим рядышком на ступеньках. Подошла поближе. И голосом, севшим от долгого плача, крикнула мне: «Али! А ну-ка быстро сюда!»

Запах жасмина исчез. Тот самый запах, который заглушал все запахи двора и поднимал нас к небесам. И теперь ничто уже не держало нас в небе, и мы упали вниз, на землю. Наверное, сработала сила притяжения, хотя, с другой стороны, именно сила притяжения и держала нас в небе, только это было не Ньютоново притяжение солнца, а притяжение луны и Махтаб. И вот мы упали на землю, и слезы наши упали на землю, и сердца упали и раскололись. «Единственное, что от сотрясения делается крепче, это сердце! Сердце человеческое. Его нужно выжимать. как гранат, тогда оно даст сок…» И наверняка сок этот очень сладок… Я вытер слезы. Они были сладкие. Подошел к матери. Сильно мне от нее не попало. Ведь, в конце концов, мы с Махтаб плакали по отцу, хотя и не только. Другое у нас было настроение. В тот самый миг, когда отец, там, на небесах, указал на нас своим смеющимся друзьям, мы перестали плакать по нему. С того момента мы уже плакали, пожалуй, о самих себе. Но о чем я говорю? Вы следите за мной? Может, все это показалось мне, придумал я это?.. Как знать, может быть, вы были и правы… Раз вы так написали, значит, так оно и было…

…Я и Марьям почти две недели не ходили в школу, Карим и Махтаб тоже – из солидарности с нами. А потом, когда мы все пошли в школу, они получили выговор – и Карим, и Махтаб. Дескать, у вас-то отец не умер… Это было справедливо, ведь Искандер был цел и здоров. Именно так: Искандер был здоров… Так о чем я писал? Наверняка об Искандере. Об Искандере и о змее…

* * *

Простояв на ногах все десять дней поминок, дедушка слег в постель. Почти две недели он не вставал. Приходили к нему друзья по его давним делам, приводили к нему врача-гомеопата. Я уже писал об этом, как и о том, что не расслышал и не понял, что именно сказал гомеопат муршиду зурхане. Может, голос у него был негромкий, но думаю, дело было не в голосе, а в том, что просто я чего-то не понял. Ведь потом муршид сказал то же самое Искандеру, и опять я не понял, хотя должен был все расслышать, ведь у муршида голос был громкий и ясный. Я только слышал ответ Искандера: «Правильно говорят: дело серьезное. Поясные позвонки – это вам не шутки, тут мы своевольничать не дадим…»

Прошла неделя, другая. Я и Марьям, Махтаб и Карим по утрам уходили в школу, мама по-прежнему была в столь угнетенном состоянии, что едва нас замечала. Только не забывала чуть ли не каждое утро бранить меня и Марьям: «Не роняйте чести семьи! Не дружите вы так крепко с задорожными!»

Потом однажды утром, уходя в школу, мы увидели у ворот дома врача-гомеопата. При нем была небольшая сумка, похожая на торбу для корма животным, и он беседовал о чем-то с Искандером, но, увидев нас, оба замолчали. Искандер спросил, как мы себя чувствуем, и добавил:

– Инша Аллах, когда со школы вернетесь, хозяин на ногах уже будет. Вон, доктор-травник по-боевому настроен…

Что он имел в виду, мы с Марьям не поняли, удивленно поморгали глазами и пошли дальше в школу. Но не могли, конечно, не размышлять о том, встанет ли дедушка на ноги. А возле крытого рынка встретили дервиша Мустафу в его белой одежде, с миской для подаяния и посохом. И он сказал мне так:

– Лекарство – имя его, а исцеление – молитва ему! Лгут говорящие, будто лекарство от нас, а исцеление от него… Раз лекарство от Али, то исцеление от Али. Лекарство – имя, а исцеление – молитва. О, Али-заступник!

Опять мы с Марьям только поморгали и ничего не поняли. Но весь день в школе мысли были лишь о дедушке, и надеялись мы увидеть его действительно бодрым и выздоровевшим… Но, когда после школы подходили к дому, почувствовали такую вонь, что хоть носы зажимай. Особенно явственной стала эта вонь, когда мы дошли до магазина Дарьяни, так что Карим пошутил в своей манере:

– Судя по запаху, Дарьяни забыл дорогу к туалету мечети…

Нас с Марьям его шутка не рассмешила. Марьям вообще Карима недолюбливала и терпела только в связи с трауром. А ведь он правильно сказал: вонь шла из нашего квартала, и чем ближе мы подходили к дому, тем сильнее она била в нос. Двери из дома на улицу были настежь. Мы вошли во двор, дверь на задний двор тоже была открыта. Там стояла Махтаб и, спасаясь от запаха, закрывала нос головным платком, так что платок сполз с ее волос и открыл часть кофейного водопада. Увидев меня, захихикала:

– Али! Дедушка на ноги встал! Но не от лекарства травника-врача!

Мы, удивленные, прошли крытым коридором в наш двор и действительно увидели деда во дворе. Он ругался последними словами. И матушка стояла на крыльце, закрыв материей нос и рот, и глухо ругалась из-под этой материи. А гнилой, отвратительный запах наполнял весь двор и весь дом. Мы тоже вынуждены были зажать носы и тут увидели посреди двора медный котелок средних размеров, чем-то наполненный. Матушка продолжала глухим голосом ругать того, кто все это придумал и затеял, и била себя в грудь кулаком. Понятно было, что вонь идет из котелка, на который указывал и дед. А врач-гомеопат с достоинством поправлял свою белую чалму и оправдывался:

– Ну какие ко мне претензии? Я рекомендовал лекарство – и только. Не хотите – вызывайте своего французика, ради бога! Не нужно мне было вообще сюда идти, ошибку я сделал! Тысячу раз говорил себе: к привередливым богачам не ходи – и опять пошел! За свои ошибки и платим, потому что большой медицины не понимаете! Пусть французик грязный приходит, дает что угодно, мочу осла под видом микстуры – он еще вам не то пропишет! А средство для позвоночника – это вытяжка, непросто все! День потратил целый – и все впустую!

Искандер взял у деда деньги и отдал их гомеопату. Гомеопат, всем своим видом выражая праведный гнев, собрал свою торбу. Перед тем как выйти на улицу, он остановился и обернулся к деду, у которого вены на шее набухли от напряжения:

– То, что вы покричали, оно для вас хорошо – яды выводит из организма. А этот котел не выливайте. Когда успокоитесь, пусть Искандер одну миску…

– Да выгони ты его отсюда, добьет ведь он меня! – не выдержал дед.

Искандер поскорее выпроводил горе-доктора на улицу. Мы с Марьям хотя и зажимали носы, но из любопытства подошли к котелку. На поверхности плавал масляный слой. Марьям нашла палочку и сунула ее в котелок – вонь усилилась и стала совсем уж невыносимой. Матушка крикнула: