Её я
Шрифт:
Матушка опять взяла в рот чубук кальяна и ничего не сказала, будто не расслышав. Но про себя буркнула: «Куда конь с копытом…»
Через час приехали друг за другом три повозки, которые нагрузили медной посудой. И еще вечер не наступил, как тот же старик лудильщик на тех же повозках привез уже новую посуду, только что купленную. Аллах один знает: может быть, он опять те же самые котлы вернул, что и увозил, – на них ведь клейма не было. Но все были довольны, в первую очередь дети…
Дарьяни, который воочию видел, как уезжали повозки с медными котлами,
– Хозяин умер – трудности у семьи начались. Как говорится, золотые галуны, а кушать нечего. Все было и так ясно, а стало еще яснее. Сегодня котелки продают, завтра мебель, потом и до золотишка дело дойдет…
Что могли ему ответить покупатели? Они только кивали. Кто-то соглашался с ним в душе, кто-то про себя так говорил: «А мы что – участковая полиция? Нам какое дело?» В конце концов, услышал это Исмик-усач – он как раз забежал из своей поварни к Дарьяни купить маринадов, которые требовали некоторые посетители к мясу. И осадил Дарьяни:
– Дорогой ты мой! Нехорошо говоришь! Тебе до их достатка что за дело? Бабьи сплетни! Может, кто и не знает, но мы-то знаем, что у тебя половина доходов от этой семьи… И потом ты слепой, что ли? Ты видел, что на трех повозках увозили, а что на четырех привезли – не заметил?
После ухода усатого Исмика Дарьяни задумался, машинально щелкая костяшками счетов. Исмаил был не так уж не прав… И после этого Дарьяни говорил покупателям уже иначе:
– Хоть бы годик подождали со смерти-то! Вот она, неверность людская! Продают медную посуду – хозяйство обновляют. Сегодня кухонную утварь меняют, завтра обои с мебелью… Весь дом начнут ремонтировать, хотя не то чтобы он нуждался в ремонте… Неверность людская, одно слово!
Фаттах на фабрику теперь ездил нечасто и ненадолго. К обеду возвращался домой. Сердце к этому делу не лежало. После смерти сына он потерял вкус к работе, рассуждал так: «Человек трудится, чтобы детям плоды труда достались. А у меня наследника нет теперь. Так для кого и для чего мне трудиться? Когда жена моя умерла, мне говорили: женись еще раз… Но это дело прошлое. Теперь сын умер… Али и Марьям еще дети, пока до них наследство дойдет, оно уменьшится на порядок. Два дня мне жить осталось, буду я работать, не буду, разница – как в море ведро…»
К полудню, к обеду, он возвращался домой. После обеда часик-другой поспит, а потом начинался стук в дверь: приходили разные посетители. Это, впрочем, уже ближе к вечеру бывало: Искандер успевал вернуться, поставить самовар, приготовить кальян для деда, а теперь еще и для матери… А потом шли люди из нашего квартала и не только – кто с чем. Один на жену пожаловаться: «Ведьма она, Хадж-Фаттах! Ничего слушать не хочет, сидит на лавке, с соседками и соседями лясы точит. Говорю ей: не дело это, жена! Говорю, о своей семье вспомни, тебя ведь в доме с утра до вечера нет. Говорю ей…»
Другой приходил с жалобой на соседа, который выбрасывает мусор ему под нос: «Я у него спрашиваю: зачем же ты соседям-то вредишь, тебе господин об этом сам прочтет из книги об ибн Джондабе [64] . Пророк срубил соседскую пальму, мешавшую народу. И я ему говорю: не заставляй меня идти к Хадж-Фаттаху с жалобой на тебя! Господин! Наш дом стал вонючим, как уборная в мечети “Шах”!»
Третий, Фахр аль-Таджар, вместе с которым Фаттах еще сахар возил на верблюдах, – ныне он был главой цеха сахарозаводчиков – приехал под вечер на собственной коляске. Искандер завел коляску во двор, кучер так и остался в ней сидеть, а сахарозаводчик торопливо прошел в дом, где Фаттах беседовал с рабочим фабрики, курдом. Увидев Фахр аль-Таджара, Фаттах встал, и они облобызались. И, хотя видно было, что гость торопится, Фаттах усадил его и продолжил беседу с рабочим:
64
Ибн Джондаб – один из современников пророка Мухаммада, который, согласно хадисам, владел деревом на территории соседей и часто подглядывал за соседями под предлогом заботы о своем дереве.
– …Вот так, Масуд! Ты мне как сын родной. Действуй, надейся на Аллаха. Бери невесту и не сомневайся. И я скажу Мешхеди Рахману, он вам комнатку чистенькую выделит.
Кланяясь и приложив руку к груди, рабочий попятился к дверям. Фаттах извинился перед заводчиком, нетерпеливо перебиравшим четки, и вышел из комнаты. Вернувшись, дал рабочему-курду два золотых ашрафи. Тот хотел поцеловать руку, но Фаттах убрал ее за спину.
– Господин! Благодеяния ваши…
– Живите вместе до старости!
Проводив рабочего, Фаттах вернулся и сел напротив Фахр аль-Таджара.
– Добро пожаловать! Проблемы возникли? О нас вспомнили?
– Как же иначе, вы ведь и от самых бедных не отворачиваетесь…
– Бедность – удел шайтана. Итак, что случилось, чем вы так напуганы?
Гость достал из кармана своего черного сюртука сложенный пополам листок и подал его Фаттаху:
– Полтора часа назад ко мне пришли из полицейского управления и вручили вот это.
Фаттах прочитал вслух отпечатанные на машинке слова:
– «Радостный праздник обновления! Имеем честь пригласить председателя правления цеха…» Дальше вписано от руки: «Производителей сахара… Господина…» Дальше вписано: «Фахр аль-Таджара с супругой… Датировано таким-то числом…»
Сняв свою шапочку, Фаттах внимательно посмотрел на Фахр аль-Таджара, который места себе не находил от раздражения. Подойдя к нему, Фаттах положил ему руку на плечо:
– Пригласили тебя, благословение излили, можно сказать – возвеличили, да еще, наверное, и ужином накормят!
– Не смейся надо мной, Хадж-Фаттах! Тут вопрос женской чести. Ты ведь тоже глава цеха, и к тебе придут. Что нам делать с хозяйкой – ума не приложу. Квартального полицейского мы подмасливаем, так что до сих пор с чадрой у нас проблем не было…
– У нас аналогично. Тут есть некто Эззати, который приходит сюда за поживой, причем один берет как двое полицейских. Так что в пределах квартала невестка и внучка в платках ходят без проблем, в школу внучку на машине отвозим…
– До сих пор мы обходились так же, но вот что делать с этим праздником обновления? Устно передали, что я обязан привести мать моих детей с непокрытой головой…