Её звали Делия (ещё одна отходная жанру ужасов)
Шрифт:
Выкрикнув эти слова, доктор Бэйзлард достал из кармана своего пиджака маленький флакончик с какой-то жёлтой жидкостью и начал отвинчивать стеклянную пробку.
— Только не подходи ко мне, ты, тварь дрожащая! — в гневе сказал он, понизив голос и растягивая слова.
После этого он запрокинул голову, выплеснув всё содержимое флакона себе в горло. Гэлбрайт невольно забеспокоился — тело доктора задрожало, по нему прошла волна дрожи, но, казалось, он даже не заметил
— Ты не уходишь?! Убирайся отсюда, быстро! — крикнул Бэйзлард с отвращением.
Но, как ни странно, после этих слов доктор, схватив лежавшую рядом с дверью кожаную папку, сам вышел из своей квартиры. Инспектор, продолжая стоять у стола, слышал громкий топот доктора, доносившийся с лестничной площадки. Подождав, пока хлопнет входная дверь, Гэлбрайт наконец решил убраться отсюда. Его дальнейшие действия были крайне непрофессиональными — он не провел обыск и даже не закрыл за собой дверь уже осиротевшей квартиры. Вспомнив фразу доктора «В Англию, по делам», инспектор понял, что их встреча произошла по счастливому стечению обстоятельств — если бы Гэлбрайт опоздал хотя бы на минуту, Бэйзлард давно бы уехал на вокзал и тогда им бы не удалось пересечься.
Спустившись вниз, Гэлбрайт огляделся — как он и предполагал, доктор давным-давно исчез. Инспектор поймал такси и через некоторое время его высадили прямо у входа в полицейское управление. Выходя из машины, Гэлбрайт заметил стоявшего у скамейки молодого сержанта Соссюра, который вёл оживленную беседу с неким пожилым джентльменом в пальто, из-под которого выглядывал зеленоватый атласный жилет. Увидев Гэлбрайта, сержант прекратил дискуссию и уставился на инспектора с некоторым любопытством.
— Чем могу служить, господин инспектор? — вежливо спросил он его. — Дело вот в чем, — не дожидаясь его ответа, начал Соссюр, — один гражданин из Португалии, — сержант кивнул на джентльмена в пальто, — в сопровождении трёх своих друзей прибыл сюда и хочет срочно переговорить с нашим начальством...
Сам гражданин Португалии в это время молча стоял рядом с Соссюром и сверлил Гэлбрайта пронзительным взглядом своих маленьких глаз. Его редкие седые волосы были тщательно зачесаны назад, а рот презрительно скривился, как будто он терпеть не мог находиться в компании американских полицейских. Инспектор, не сказав Соссюру ни слова, прошел мимо них и шагнул в открытые двери полицейского участка.
— Но у них нет времени ждать, ибо они спешат попасть в аэропорт, — донесся до его ушей голос сержанта.
Инспектор, переступив порог, с удивлением обнаружил, что в этот самый момент в помещении полицейского участка было необычайно много людей — несколько взрослых в штатском, группа подростков в спортивных костюмах и какие-то пожилые женщины в ярких платьях... Гэлбрайт, не останавливаясь, направился в кабинет господина главного инспектора Сеймура. Когда он поднялся на второй этаж и открыл дверь в кабинет, тот оторвался
— Что ж, Гэлбрайт, давайте посмотрим, чего вы там нарыли. Присаживайтесь, пожалуйста.
Он кивнул в сторону кресла, но Гэлбрайт, сухо поблагодарив его, вместо этого достал из кармана две фотографии и, положив их на стол перед господином главным инспектором, подождал, пока тот обратит на них своё внимание. Внимательно рассмотрев фотографии, Сеймур, бросив мимолётный взгляд на фотографии, поднял глаза, полные едва сдерживаемого любопытства, на своего гостя.
— На первой фотографии запечатлён дровосек, умерший двадцать четыре года назад, — начал Гэлбрайт, — это произошло в Глостере, где я провел свое детство. Бедняга умер прямо на операционном столе — ему вскрыли мозг, чтобы удалить опухоль. А на втором снимке, — в этот момент его голос непроизвольно дрогнул, — заснята семья Йонс с их маленькой дочерью, которой в следующем году исполнилось бы одиннадцать лет, но, к сожалению, она умерла сегодня утром в палате детской больницы Рэндалла после операции по удалению жизненно важного внутреннего органа.
Гэлбрайт хотел придать своей речи как можно более официальный оттенок, чтобы не выдать господину главному инспектору тех чувств сопереживания, которые он сам не ожидал испытать по отношению к малышке, которую знал самое большее один день. Но Сеймур был слишком проницателен, и инспектора охватило душевное смятение. Гэлбрайт прервал себя — он вдруг почувствовал, что за каждым словом речи, которую он сейчас произносил своему слушателю, скрывалась почти физическая боль, какая-то неумолимая тяжесть, камнем упавшая на его сердце.
— Итак... — произнес господин главный инспектор в наступившей тишине.
— За обеими этими смертями стоял один и тот же человек — доктор Бэйзлард, который работал в больнице, о которой я упоминал. Сегодня утром, сразу после смерти ребёнка, доктор собрал свои вещи и отбыл в Англию, чтобы, я в этом уверен, избежать судебного преследования.
Гэлбрайт достал из кармана пачку сигарет, вытащил одну и щелкнул зажигалкой.
— Его возвращения в Америку я не жду, — добавил он с какой-то обидой, поднося сигарету ко рту.
После этого он подошел к окну и остановился, глядя вниз на улицу, полную людей. О чем он думал в тот момент? Трудно сказать. Скорее всего, Гэлбрайт вспоминал о том, что любит эту жизнь, любит Портленд, его улицы и всех его жителей. А может быть, он предавался Большой Скуке, вызванной, конечно, не какими-то праздными мыслями, но мрачными переживаниями... Он не видел, что делал в этот момент господин главный инспектор Сеймур, да и не хотел видеть — закончив свою речь, Гэлбрайт словно сбросил с плеч невидимый, но невероятно тяжёлый груз, который до этого давил на его душу.