Эфемерно
Шрифт:
Мной мгновенно стала овладевать жалость к этой женщине. Я молчал, не в состоянии вымолвить ни слова. Что можно сказать в такой ситуации, даже будучи психологом? Слепая… Торопившаяся на собрание, о котором дочь даже не оповестила… И вот теперь – с переломом ноги. А я сижу напротив неё и пытаюсь впаривать ей о каких-то тестах.
Всё моё существо категорически запротивилось воспроизводить информацию с листов, которые я держал в руках: очерчивать образ взбалмошной Илоны, рассказывать о её вызывающем поведении, слабой успеваемости. На это
– Вы принесли чай? – спросил я, взглянув на поднос.
– Ах, да… – спохватилась Анна Евгеньевна. – Но только это не чай, а какао. Надеюсь, вы не против? Вы не торопитесь?
– Да куда торопиться… Выходной день.
Я передал ей чашку, а вторую пристроил в своих ладонях.
– В школе, наверное, за всю неделю ой как устаёте, и выходные хочется провести для себя. А тут вам приходится носиться по домам учеников.
– Ну… – Я почесал затылок, подыскивая более правдивую ложь. – Такова работа школьного психолога. Ничего не поделаешь.
Она кивнула. Затем произнесла:
– Вы пейте, пожалуйста. Если захотите, можете сходить и налить себе ещё. Но за тараканов, которые могут объявиться на кухне, я, опять же, не ручаюсь…
Я засмеялся.
Выглядела Анна Евгеньевна крайне изведённой жизнью, но росток юмора в ней ещё пробивался. Это свело меня с мыслью, что одна из немногих вещей в быту, которая может спасти человека у самой грани отчаяния, – это именно чувство юмора. Способность посмотреть со смехом на сложившуюся ситуацию, даже когда всё кажется трагичным и безвыходным.
– А теперь ответьте честно, – сказала Анна Евгеньевна. – Вы же не психолог, верно?
Я поперхнулся. Какао чуть не вылезло обратно, а лёгкая улыбка тут же сползла с моего лица.
– Э-э… не совсем… Ещё только учусь. Прохожу практику в школе Илоны…
– Я так и поняла. Это ведь были вы тогда, в коридоре?
Я промолчал, опустив глаза.
– Давайте договоримся сразу, – произнесла Анна Евгеньевна. – Когда вы входите в эту квартиру, всю свою ложь вы оставляете за порогом. Здесь – только честность. Я не могу видеть вашего лица, вашей внешности, ваших действий. И, получается, я полностью доверяюсь вам. Поэтому требую того же и от вас. Только честности. Если вы что-то говорите здесь – говорите это как есть. Никаких увиливаний, притворства и лжи. Если не хотите что-то говорить – тогда можно просто молчать. Это не возбраняется. Договорились?
– Хорошо… – произнёс я, чувствуя, что краснею.
И правда, как-то нехорошо ступать с ложью на устах на порог чужого дома – дома, который дружелюбно принимает тебя и угощает горячим какао.
– Простите меня.
– Не беспокойтесь. Я сразу поняла, что вы ещё учитесь.
– А как Вы поняли, что это был я тогда в коридоре?
– Ваш запах, – произнесла она. – Я сразу его узнала, как только вы вошли. У каждого человека он особенный.
– А какой у меня запах? – тихо спросил я.
– Это сложно описать… – сказала Анна Евгеньевна. – Он как бы о том, что вы перед самой развилкой.
– Перед самой развилкой
Некоторое время она задумчиво молчала.
– Люди, –
– Ого! – удивлённо улыбнулся я. – Ваше интерпретирование запахов крайне необычно. Зачастую, говоря о запахах, люди прибегают к формулировкам типа: резкий, острый, аппетитный, терпкий и так далее. А Вы же описываете его несколько иным путём… метафорически-психологическим.
– Интерпретирование, формулировки… – улыбнулась Анна Евгеньевна. – Сразу видно, что передо мной умный человек сидит!
– Научные словечки… – тоже чуть улыбнулся я. – Да-а, от них сложно отделаться, будучи студентом. Сейчас, с Вами, я ещё не так злоупотребляю, но обычно меня действительно заносит. Произнося их, я закрепляю в голове учебную терминологию. Хотя, если признаться, говоря вслух эти разные умные, звучащие слова везде и всюду, я, пожалуй, просто чувствую себя более компетентным психологом.
– С людьми нужно попроще, – сказала Анна Евгеньевна. И тепло улыбнулась.
– Попроще?
– Угу, – произнесла она, отпивая какао из голубой чашечки с золотым ободком. – Такие заумные словечки будут только отпугивать ваших будущих клиентов. Если вы, конечно, собираетесь работать по специальности и помогать людям.
– Это даже не обсуждается, – сказал я.
– М-м… – выговорила она в задумчивости, как бы взвешивая мои слова и выявляя в них процент искренности. Я знал, что искренности в этих словах хоть отбавляй.
– Так что было на собрании? – спросила Анна Евгеньевна.
Я вкратце рассказал о том, что запомнил: о новых денежных сборах на ремонт.
– Сколько же можно сдавать им на эти «ремонты»? – пожаловалась Анна Евгеньевна.
Потом рассказал, что успеваемость Илоны оставляет желать лучшего. Что нужно бы подтянуть некоторые предметы, так как год завершается. Что на вопросы психологических тестов она порой вовсе не отвечает, а просто рисует на них всякие картинки – что, впрочем, тоже весьма диагностично. Хотя в её случае это, скорее, больше связано с её персональным отношением лично ко мне.
– А что именно рисует?
– Скажем так: картинки не самого пристойного характера, – мягко выдал я.
Анна Евгеньевна приспустила голову.
– В любом случае у них ведь сейчас такой возраст… гормоны, половое созревание… так ведь?
– Так-то да. Всё верно. Сейчас у них половое созревание должно быть в самом разгаре. У девушек вовсю растёт грудь и чрезвычайный интерес к своей внешности. А мальчишки вытягиваются в рост, прибавляют в массе и голоса их ломаются.
– У вас тоже так было в пятнадцать-шестнадцать лет?