Эфемерно
Шрифт:
– Я не знал этого, – удивился я такому сообщению. Выходит, и Регина Альфредовна не знала, когда посылала меня сюда. Мне полагалось обязательно узнать о состоянии Илоны, пропустившей уже два дня учёбы.
– Она ушла ещё три месяца назад… – продолжала Анна Евгеньевна. – Поэтому я и сказала, что у меня может быть не убрано. Я ведь незрячая. У меня, может, тараканы по стенам бегают, а я этого и не вижу.
Странное дело. Наш диалог всё развивался, выходил на новые тематические витки, но сами мы ещё оставались в крохотной прихожей метр на полтора. Я по-прежнему стоял в кроссовках
– Ну, тараканов я у вас пока не вижу, – оглядев стены, произнёс я, – а вот света здесь явно не хватает.
– Ах, да… Им-то я совсем не пользуюсь. Пожалуйста. У двери слева выключатель…
Я включил свет. Тёмная миниатюрная прихожая озарилась, обнажая новые детали. И, конечно, саму Анну Евгеньевну. Я бы дал ей около тридцати пяти. Довольно худая, маленькие плечики, впалые щёки и белая, как мел, кожа. Короткие, едва достающие до мочек ушей растрёпанные светлые волосы, чёрный свитер с высоким воротником и белые пижамные штаны. Правая ступня в гипсе, в руке костыль. Вот такая и была Анна Евгеньевна – мама Илоны.
Сам факт появления света, кажется, немного её смутил: она как-то съёжилась, на лице отразилась растерянность, голова снова приспустилась. Странная всё-таки женщина, подумал я. Ой, какая странная. Есть в ней что-то непонятно-настораживающее.
– Кто-нибудь в моём доме, – заговорила она со слабой усмешкой, – может забыть выключить свет, и он так и будет гореть до тех самых пор, пока кто-нибудь снова не придёт и не выключит его. Вы проходите в комнату, пожалуйста.
Я ей кивнул. Потом снова поймал себя на мысли, что кивок мой она видеть не могла. Сказал «угу» и, разувшись, прошёл через малюсенькую кухню-коробочку в единственную комнату. По размерам – как моя в общежитии. Незаправленный после сна раскладной диван, парочка неказистых деревянных табуреток, столик у окна со швейной машинкой, да телевизор на полу, накрытый тканью. Таковы микроноры в этом микромире. Мне, существу общажному, в общем-то к подобным пейзажам не привыкать.
Следом вошла Анна Евгеньевна. Я осмелился пристально посмотреть ей прямо в глаза. Эти глаза. Они не видят, но через них словно зрит что-тоиное
– Сегодня на улице солнечно, да? – спросила она.
– О, да… – ответил я, стараясь говорить как можно спокойнее. – Сегодня просто замечательный день. Тепло и ясно. Ветерок, правда, гуляет. Но он такой, знаете… с ароматом настоящей весны, что ли.
– С ароматом Жизни, – вдруг произнесла она.
– Ага, – кивнул я, тихонько перекручивая во влажных ладонях трость. – Именно так.
На какое-то время я остался в комнате один: посмотрел несколько детских фотографий Илоны, лежавших на подоконнике, досконально изучил само окружение. Вскоре
– Вы, пожалуйста, присаживайтесь, куда вам удобно. И большое вам спасибо, что принесли трость.
Я снова зачем-то кивнул и присел на жёсткую табуретку возле того самого столика.
– Устроюсь здесь, – сообщил я.
– Хорошо, – ответила она и, положив на пол костыль, присела на диван. Правда, только Анна Евгеньевна опустила руку на поверхность дивана, губы её распахнулись, словно она обнаружила нечто ужасное. Тотчас же она принялась торопливо убирать постельное бельё.
– Вы меня простите, пожалуйста… Всё-таки гостей у меня почти никогда не бывает…
– Да ничего страшного, – сказал я искренне. – У Вас очень даже уютная квартира. Маленькая, но уютная.
– И правда, маленькая, – произнесла она, когда собрала постельное бельё. – В этом её преимущество для меня. Очень удобно. Уже выучила каждый сантиметр, все изгибы, повороты… – И спустя несколько мгновений, убрав собранное бельё в сторонку, добавила: – О чём вы хотели поговорить?
Я откашлялся. Мне не хотелось сразу же начинать с новостей об отсутствии на уроках Илоны, о том, что никто в классе понятия не имеет, где она. Поэтому вынул из рюкзака несколько бумажных листов и коротко сказал:
– По поводу тестов Илоны.
– Она ничего не натворила?
– Да нет… не то чтобы натворила… Просто Вы же так и не смогли присутствовать на родительском собрании. А там я рассказывал о результатах тестирования всего класса.
– Илона не сообщила мне, что будет собрание… Понимаете, я ведь сама-то не выхожу из дома, но собрания посещаю с удовольствием. Мне интересно, как она учится. Порой это для меня единственная возможность оставаться в её жизни. Хоть что-то знать о том, что с ней происходит. Но только она безумно стыдится меня… Моей слепоты. Поэтому никогда и не говорит о собраниях – только бы другие родители меня снова не увидели.
– Она сама Вам это сказала?
– Нет. Но это и так понятно.
– Она к Вам вообще не приходит?
– Практически. Последний раз она приходила две с половиной недели назад. Сказала, что в школе собирают деньги. Я дала ей нужную сумму, но при этом уточнила, точно ли для школы? Может, ей просто нужны деньги для себя? Она так обозлилась на меня в этот момент, что даже бросила свои ключи передо мной на пол, сказав, что больше ноги её здесь не будет. После чего ушла. С тех пор не появлялась.
– Хм… – задумался я.
– А несколько дней назад мне позвонила её классная руководительница, спросила, почему собрание уже началось, а никого из родителей Илоны ещё нет. Я ответила, что снова ничего об этом не знала. И стала быстро собираться туда. Знаете, я ведь… очень торопилась… и… когда вошла в школу, не задумывалась ни о чём другом. Я и знать не знала, что в том конце коридора делают ремонт… – Анна Евгеньевна прикусила нижнюю губу, лицо её стало ещё напряжённее. – Так нелепо вышло…