Эффект Эха
Шрифт:
– Мы с папой хотим нянчить внуков. Скажи ей, Сережа!
Папа закашлялся, запыхтел, приподнимаясь с дивана. Стоило взглянуть на его несчастное растерянное лицо, стало ясно, он помнется и скажет:
– Да уж, воробышек, пора остепениться когда-нибудь….
Но Оля не услышала этих слов, она их почувствовала, сбегая по лестнице и на ходу застегивая пальто.
У входа в Универсам, что по соседству с домом родителей, притормозила, поискала в кармане мелочь и шагнула к автоматам с газировкой. Надо попить, горло пересохло. Тщательно помыла
Лицо горело от стыда и от негодования. Она ушла, не попрощавшись, не поблагодарив за вкусный обед, словно трус, не дала объяснений и не вселила в родителей надежду. Она злилась на мамину способность выводить из себя за пол оборота. Злилась на папину слабохарактерность. И понимала, что не права. Совершенно точно не права. Но ничего не могла поделать с захлестнувшим ее гневом.
Пройдя квартал, Оля хлопнула себя по лбу – надо было не убегать, а постучаться к маминой соседке, девушке творческой.
Лариса Чайкина жила этажом выше, была скромным и застенчивым человеком, в свободное время писала сказки, работала в центральной библиотеке на Воздвиженке, имела женатого любовника и ни грамма счастья в личной жизни. Встречаются такие на удивление самоотверженные особы, не любящие себя и любящие других. Лиши Ларису Чайкину заботы о ближних, она потеряла бы смысл существования, захирела и завяла, как и вянут забытые на балконе цветы.
Спроси ее о жизни сестры или родителей, глаза Ларисы вмиг оживут, щеки порозовеют, она, словно героиня сказки, пробудится ото сна, но вопрос – а ты то сама как? тут же погасит запал, Чайкина потеряется и вновь «заснет».
– Да что я? Как всегда, потихоньку. Пишу.
Поэтому все ее истории отличались закрученным сюжетом, герои переживали эмоциональный катарсис, вместе с ними автор отрывалась от библиотечных каталогов и проживала чужие яркие судьбы.
Лариса была младше Оли на несколько лет, миловидная, невысокого роста, коротко стриженая блондинка, не сразу скажешь, сколько ей лет, восемнадцать или ближе к тридцати, порой случаются подобные странности, человек с причудами в голове не взрослеет.
Оля часто у нее засиживалась, болтала ни о чем, пила чай с вареньем, так и недавно, улетая в Лондон, обещала по возвращению зайти, даже магнитик с принцессой Дианой привезла, но сегодня обо всем забыла.
Мама Ларису не жаловала, называла ее легкомысленной девицей, а ее романы – бульварным чтивом «на раз», и не раз пеняла Ольге:
– Хватит у нее чаевничать, ничему хорошему тебя эта вертихвостка не научит! Только в облаках летать. И книжки ее читать не смей, там одна похабщина.
Оля была другого мнения о соседке и о романах и не стала уточнять, почему там «похабщина», неужели, мама все-таки читала, да и изменять Оле пока было не кому, поэтому она вежливо ушла от разговора
Можно было сейчас отсидеться у соседки, прийти в себя. В отличие от хитроумной Маринки, мнение которой надо делить на два или действовать от противного, слова Чайкиной – как детская солодковая микстура, капли «датского короля», простые, и всегда помогают выздороветь.
Только Оля уже слишком далеко ушла от ее дома. Не возвращаться же?
Когда в сумке заверещал мобильный, Оля не брала трубку, уверенная, что звонит мама, сгорающая от желания поставить точку, окончательно добить неудачницу-дочь.
Но телефон не уступал. Тяжело вздохнув, Оля сунула руку в сумку, номер не знакомый, нажала на прием.
– Да!
– Здравствуй.
Оля замерла, выправляя дыхание. От неожиданности у нее закружилась голова.
– Оля, ты можешь говорить?
– Да, могу – голос предательски задрожал.
– У меня закончилась смена. Вроде не поздно. Может, сходим куда-нибудь? – Антон неуверенно смолк.
«Куда-нибудь? Когда-нибудь, КТО-НИБУДЬ…»
Вот так робкие слова «неудавшегося героя» дорисовали мамину картинку.
В душе Оли появился кураж, желание сделать всем на зло.
«Женатый говоришь? Ну и что! Плевать, мама, на твои старомодные правила! Твой Кулешов тоже был женат, и пироги у его жены были очень вкусные. Адочкина щука, Кулешовские пироги, Ларисина „похабщина“, твои глупые правила, пошли все они к черту! Хочешь кого-нибудь – пожалуйста!»
– Оля, ты меня слышишь? Не понял про «хочешь кого-нибудь – пожалуйста!»
– Да! Слы-шу! – она старалась говорить отчетливо, по слогам, вселяя в саму себя уверенность, – Из-ви-ни! Я сама с собой говорила. Где встретимся?
Красавчик за Олиным левым плечом снисходительно усмехнулся и толкнул притихшего Хлюпика в бок.
– Как доктор прописал. Теперь занимаем места в партере.
Худой пацан глянул на него исподлобья, но не сказал ни слова, продолжал стоять по правую руку ничего неподозревающей очень злой Ольги.
Сладость неимоверная
Еще можно каталогизировать мужчин по их отношению к сексу. Оля не задумывалась над этим раньше, а стоило бы.
Поэтому, пока за опущенными жалюзи в спальне Антона не забрезжил рассвет, она позволила себе окунуться в воспоминания. Не особо гуманное занятие, но в целях эксперимента можно попробовать.
На всякий случай она приподняла голову с подушки, заглядывая в лицо спящего возлюбленного. «Безумно красивый» Антон мирно похрапывал, досматривая крепкий утренний сон.