Эффект Лазаря
Шрифт:
«Лучше бы мне отменить встречу», подумал он, «а сперва сделать несколько звонков. Встреча должна состояться в назначенное мной время, на моих условиях.»
Как жестоко со стороны Корабля оставить все, что нам нужно, кружиться у нас над головами вне нашей досягаемости, когда эта ужасная планета убивает нас одного за другим. За последнюю ночьсторону родилось шестеро, все мутанты. Выжило двое.
Ощущая через открытый люк солнечное тепло, Тедж потер шею и встряхнулся. Это было самое близкое к содроганию движение, какое
«Гордость заставила меня принять приглашение Гэллоу», размышлял Тедж. «Гордость и любопытство – пища для эго». Ему казалось странным, что кто бы то ни было, пусть даже такой эгоцентрик, как Гэллоу, может испытывать необходимость в «личном историке». Тедж чувствовал, что ему следует быть осторожным.
Морянская субмарина выглядела вполне знакомой. Тедж уже бывал на морянских субмаринах, когда они стояли в доках Вашона. Странные это были суда, и оборудование на них жесткое и недружелюбное – все эти рукоятки, панели, мерцающие датчики. Будучи историком, Тедж знал, что эти суда не слишком отличались от тех, что были сконструированы первыми обитателями Пандоры еще до печально известной Поры Безумия, которую называли еще Ночью Огня.
– Совсем не такая, как ваши островитянские субмарины, а? – спросил Гэллоу.
– Верно, не такая, – подтвердил Тедж. – Но достаточно похожая, чтобы я сумел ею управлять.
Гэллоу приподнял бровь – словно мерку с Теджа для костюма снимал.
– Бывал я как-то раз на ваших островитянских субмаринах, – бросил Гэллоу. – Это вонючки.
Теджу пришлось признать, что биомасса, которая составляла и приводила в движение островитянские субмарины, испускала известный запах с определенно гнилостным призвуком. Питательный раствор, что поделать.
Гэллоу сидел боком к контрольной панели перед Теджем и удерживал субмарину на поверхности. Рабочее пространство было куда больше, чем Тедж видел на островитянских субмаринах. Зато ему приходилось остерегаться твердых углов. Он уже набил целую коллекцию синяков о крышки люков, подлокотники сидений и дверные ручки.
По морю гуляла длинная волна, по островитянским меркам совсем небольшая. Подумаешь, плеснет малость о борт.
Едва они успели выбраться на эту, по выражению Гэллоу, «маленькую экскурсию», как Тедж начал подозревать, что находится в опасности – в крайней опасности. Он постоянно ощущал, что эти люди убьют его, если он им не подойдет. А по каким признакам определялось, подходит ли он, ему оставалось только гадать.
Гэллоу замышлял нечто вроде революции и свержения морянского правительства, это из его беспечной болтовни сразу стало ясно. «Наше Движение», как он это называл. Гэллоу и его «Зеленые Рвачи», и его Пусковая База номер один. «Все это мое», вот как он говорил. Это было настолько безошибочно ясным, что Тедж ощутил древний страх, ведомый тем, кто осмелился записывать исторические события в то самое время, когда они творятся. Опасная это работенка.
Гэллоу и его люди проявили себя как заговорщики, которые слишком много болтают в присутствии бывшего островитянина.
«Почему они это делают?»
Не потому ведь, что они всерьез считают Теджа одним из них – тысячи мелочей указывали, что это не так. И они недостаточно его знали, чтобы доверять ему, пусть он и был личным историком Гэллоу. В этом Тедж был уверен. Ответ для человека с образованием Теджа был очевиден – зная столько исторических прецедентов, имеешь, с чем сравнивать.
«Они это делают, чтобы заманить меня.»
Прочее было столь же очевидным. Если Тедж вовлечен в авантюру Гэллоу, чем бы она ни обернулась, он навечно останется человеком Гэллоу, поскольку больше ему податься некуда. Гэллоу и впрямь желал иметь у себя на службе пленного историка – а возможно, желал и большего. Он жаждал войти в историю на своих условиях. Он сам желал стать историей. Гэллоу дал это ясно понять, когда изучал Теджа – «лучшего островитянского историка».
Тедж понимал, каким видит его Гэллоу – молодым и лишенным практического опыта. Тем, кого можно сформировать. Опять же ужасающая притягательность его призыва…
– Мы – настоящие люди, – говорил Гэллоу.
Черта за чертой, он сравнивал облик Теджа с нормой.
– Вы – один из нас, – заключил он. – Вы не муть.
Один из нас. Эти слова обладали властью… особенно над островитянином… и особенно если заговор Гэллоу преуспеет.
«Но я писатель», напомнил себе Тедж. «А не романтический персонаж приключенческой книги». История научила его тому, как опасно для писателя путать себя со своими героями… или для историка – с теми, о ком он пишет.
Субмарина дернулась, и Тедж понял, что кто-то хлопнул крышкой верхнего люка.
– Ты уверен, что смог бы управлять субмариной? – спросил Гэллоу.
– Конечно. Предназначение приборов очевидно.
– Да неужто?
– Я наблюдал за вами. На островитянских субмаринах есть похожие приборы. И у меня рейтинг мастера, Гэллоу.
– ДжиЛаар, пожалуйста, – поправил Гэллоу. Он отстегнулся от рулевого кресла, встал и отошел в сторону. – Мы ведь товарищи, Кей. К товарищам обращаются по имени.
Повинуясь жесту Гэллоу, Тедж занял сидение и осмотрел панель управления. Он указывал на приборы поочередно, называя Гэллоу их функции: «Дифферент. Балласт. Дроссель. Топливный смеситель. Контроль конверсии водорода. Инжектор. Атмосферный контроль. Все эти цифры и деления говорят сами за себя. Еще?»
– Отлично, Кей, – ответил Гэллоу. – Ты еще большее сокровище, чем я надеялся. Пристегивайся. Теперь ты наш рулевой.
Понимая, что его все глубже затягивает в паутину замыслов Гэллоу, Тедж повиновался. Тряска у него в желудке заметно усилилась.
Субмарина вновь дернулась, и Тедж щелкнул переключателем, сфокусировав сенсор внешнего люка. На экране над ним появился Цзо Дзен, а позади него испещренное шрамами лицо Галфа Накано. Эти двое были живым примером того, как обманчива внешность. Дзена Гэллоу представил как первоклассного стратега «и, конечно же, моего главного убийцу».
Тедж так и вылупился на главного убийцу, до того поразил его этот титул. Кожа у Дзена была гладкая, внешность невинная, как у школьника – до тех пор, пока не заметишь в его карих глазках жесткую враждебность. Мощные мускулы его гладкой плоти производили обманчиво впечатление мягкости, как это бывает у опытных пловцов. На шее у него красовался характерный шрам от присосок рыбы-дыхалки. Дзен был из тех морян, что предпочитали дыхалок контейнерам с воздухом – деталь любопытная.