Эффект Лазаря
Шрифт:
Алэ прихлебывала свой чай. Его запах, отдающий мятой, внезапно пробудил у Киля голод. Он приступил к еде на островитянский манер, отделив для хозяйки равную порцию. Первый же кусочек рыбы убедил его в том, что перед ним вкуснейший рыбный суп, который он когда-либо едал. Это что, обычная для морян диета? Киль втихомолку ругнул свой недостаток опыта подводной жизни. Он заметил, что Алэ уже принялась за свою порцию исходящего паром супа, и в первый момент обиделся.
«Еще одно культурное различие», сообразил Уорд. Он подивился, как небольшая разница в правилах поведения
– В этом жилище так приятно сухо, – начал он. – Но вы не нуждаетесь в обтираниях. И не мажете кожу маслом. Я всегда дивился, как вам удается выдержать наверху?
Алэ отвела от него взгляд и поднесла чашку к губам обеими руками.
«Прячется», подумал Уорд.
– Уорд, вы очень странный человек, – произнесла Карин, отняв чашку от губ. – Не этого вопроса я от вас ожидала.
– А которого вопроса вы ожидали?
– Предпочитаю обсудить мое отсутствие надобности в обтираниях. Видите ли, у нас есть жилища, акклиматизированные под условия жизни наверху. В таком я и воспитывалась. Я приспособлена под островитянские условия. И я очень легко приспосабливаюсь к здешней влажности – когда у меня возникает необходимость.
– Вас еще ребенком избрали для работы наверху? – в голосе Киля ужас мешался с недоверием.
– Я была тогда избрана для своего нынешнего поста, – поправила Карин. – Некоторые из нас были… избраны отдельно, чтобы мы могли в случае необходимости соответствовать умственным и физическим требованиям.
Киль уставился на нее, потрясенный. Он никогда не слыхал, чтобы чьей-то жизнью так хладнокровно распоряжались. Алэ не выбирала свою жизнь! А ведь, в отличие от большинства островитян, ее тело никоим образом не ограничивало ее в выборе профессии. Ему внезапно припомнилась ее привычка все планировать – запланированное заранее создание, привыкшее все планировать заранее. Алэ была… да попросту изувечена. Вероятно, он считала это обучением, но само это обучение было лишь приемлемой формой увечья.
– Но вы… вы ведь живете, как другие моряне? – спросил Уорд. – Вы соблюдаете их обычаи, плаваете, и…
– Взгляните. – Она расстегнула свою тунику на шее и опустила ее верх, приотвернувшись, чтобы показать плечи. Ее спина была гладкой и белой, как древняя кость. Там, где оканчивались лопатки, кожа была собрана в коротенькую полоску шрама, мостиком переброшенного через позвоночник. Именно там у Карин располагались отметины от присосок рыбы-дыхалки, в столь необычном месте. Смысл этого Киль уловил сразу же.
– Если следы располагались бы у вас на шее, островитяне обращали бы свое внимание на них во время важных встреч, верно? – Уорд пришло в голову, что она перенесла сложную операцию по переносу главных артерий.
– У вас красивая кожа, – добавил он. – просто стыд, что ее так изрезали.
– Это было сделано, когда я была совсем молоденькой, – возразила Алэ. – Теперь я об этом и не вспоминаю. Это… просто приспособление.
Уорд подавил желание погладить ее плечо, ее гладкую сильную спину.
«Поосторожнее, дурачина ты старый!» напомнил он себе.
Карин застегнула одежду, и лишь когда взгляды их встретились, Уорд понял, что он таращился.
– Вы очень красивая, Карин, – сказал он. – на старых голоизображениях все люди выглядят… ну, навроде вас, но вы… – Он пожал плечами, особенно остро ощущая приспособление, сдавливающее плечи и шею. – Простите старую муть, – добавил он, – но вы мне всегда представлялись идеалом.
Карин взглянула на него озадаченно.
– Я никогда раньше не слыхала, чтобы островитянин называл себя мутью. Вы так думаете о себе?
– Не всерьез. Но многие островитяне используют это слово. По большей части в шутку. Или матери, когда пытаются пристрожить малышей. Например: «Муть ты этакая, а ну, убери свои нахальные лапки отсюда!» Или так: «Если ты согласишься на эту сделку, дружище, ты просто тупая муть.» Когда это исходит из наших собственных уст, то получается не обидно. Ну, а когда так говорят моряне – это ранит глубже, чем я могу описать. Разве не так вы нас называете в своем кругу – муть?
– Может быть, особо чопорные моряне, и… ну, это вполне обычный жаргон в некоторых компаниях. Лично я не люблю этого слова. Если уж нужно провести различие, я предпочитаю «клон» или «лон», как наши предки. Возможно, мое обиталище привило мне вкус к архаичным выражениям.
– И вы никогда не называли нас мутью сами?
Ее шею и лицо залило розовым. Киль нашел реакцию Карин весьма привлекательной, но она же и подсказала ему ответ.
Алэ опустила свою гладкую смуглую руку поверх его морщинистых пальцев, покрытых старческими пятнами.
– Уорд, вы должны понимать, что если человек воспитан как дипломат… я хочу сказать, в определенном кругу…
– Попал на острова – поступай, как островитяне.
Карин убрала руку, и тыльная сторона его собственной захолодела от разочарования.
– Вроде того, – признала она и подняла чашку ко рту. Киль понимал, до какой степени этот жест является защитным. Алэ была сбита с панталыку. Он никогда не видел ее такой прежде, и не был настолько тщеславен, чтобы приписать этот эффект своей с ней беседе. Киль полагал, что Карин может обеспокоить только нечто совершенно незапланированное, нечто полностью неведомое, не имеющее дипломатического прецедента.
– Уорд, – сказала она, – я думаю, есть один пункт, по которому мы с вами всегда были согласны. – Она по-прежнему не отрывала взгляда от чашки.
– Да? – Тон Уорда был нейтральным: он не собирался оказывать Карин никакой помощи.
– Человек – это не столько строение тела, сколько состояние разума, – произнесла Карин. – Ум, сострадание… чувство юмора, необходимость делиться…
– И строить иерархии? – поинтересовался Киль.
– Полагаю, и это тоже. – Карин встретилась с ним взглядом. – Моряне очень кичатся своими телами. Мы гордимся тем, что остались близки к первоначальной норме.
– Поэтому вы мне и показали шрам у вас на спине?