Эффект преломления
Шрифт:
Долго зверствовали бунтовщики. Пытали полуживых девушек, вымещая на беззащитных свою ненависть к жестоким господам. Эржебета смотрела. Запоминала. Навсегда. На всю жизнь.
А потом, когда горизонт налился кровью, свистнули веревки, захлестывая нижние ветви дерева, на котором сидела Эржебета. Крестьяне подняли изломанные, безвольные тела, накинули петли на тонкие шеи…
Ногти впились в кору так, что из-под них сочилась кровь. Ее вкус ощущался во рту — зубы прорвали губу. Эржебета смотрела. Слышала предсмертный хрип сестер, ощущала, как дергаются они в последних судорогах.
Крестьяне ушли. А Эржебета все сидела, затаившись, на дереве, не смея пошевелиться.
Ночь упала на землю, выкатила на небо бледный диск полной луны. Ветер гулял по лесу, ерошил волосы Эржебеты, скрипел ветвями, играл, раскачивал повешенных.
Затрещали кусты — уходили олени, напуганные запахом смерти. Барсук высунулся из норы под корнями дуба, повел любопытным носом, тревожно понюхал воздух, поспешно нырнул обратно.
Выбрался из леса волк, за ним другой, третий — целая стая. Кружили возле дуба, пытались подобраться к покойницам. Жалобно поскуливали, становились на задние лапы. Один, самый крупный, напружинился, взметнул поджарое тело в прыжке, вцепился зубами в ногу Агаты и повис, мотая башкой. Упал на землю с добычей — куском плоти. Но больше, сколько ни скакали звери, не сумели достать человечины. Разочарованно поскуливая, растаяли в сумерках.
Эржебета молилась, как учила матушка. Только вот слова растворялись в усталости и безумии, которые волнами накатывали на разум. Но она старалась, повторяла молитву снова и снова, не понимая смысла…
Захлопали крылья — к дереву слетались вороны, по-хозяйски рассаживались на ветвях, на головах и плечах мертвых. Одна примерилась, клюнула глаз Каталины. Другая подкралась к Эржебете, ударила клювом по голове, выщипнула кусок кожи. Девочка отмахнулась, чувствуя, что по шее потекла теплая струйка. Птица лениво перелетела от строптивой добычи на другую ветку.
Эржебета молилась. Слова терялись, путались, превращались в чужие, незнакомые.
Отче наш, иже еси на небесех…
…Бог Иштен и три сына божьи — Иштен-дерево, Иштен-трава, Иштен-птица и ты, могучая богиня Мнеллики, родной землей заклинаю вас, кровью заклинаю: спасите Эржебету, сохраните для мести…
Снова пришли волки. Расселись под деревом, ждали чего-то. Вороны хрипло каркали, прогоняя соперников.
Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое…
…И вы, сестры Тюндер, и ты, фея водопадов, что расчесывает водяные волосы свои, и ты, ветер, возлюбленный волшебницы Делибаб, летите к отцу и матушке, расскажите, что Эржебета в беде…
Тяжело ворочался кто-то в лесу. Тревожно заорали вороны, а волки убрались прочь. Хозяин леса шел за добычей.
…И ты, демон Ердег, повелитель черных псов, черных кошек и черных ведьм, подаришь ли спасение за мою бессмертную душу? Спасение ради возмездия, демон Ердег…
Эржебета молилась.
Вороны бросили пиршество, взмыли в небо. Треск ветвей стал удаляться и вскоре растворился во тьме. Хозяин леса ушел. Наступила тишина.
Эржебета молилась.
А потом появился Черный человек. Возник из воздуха возле пещеры. Высокий, в темном плаще, лица не видно, спрятано под капюшоном. А может, и пустота в нем, в капюшоне…
Эржебета смотрела, и ей казалось, Черный человек медленно приближается. И она уже не молилась, потому что понимала: вот оно — самое страшное. Страшнее бунта, страшнее волков и медведя. Даже страшнее смерти сестер. Ее судьба. Черный человек.
У него не было лица, но Эржебета чувствовала: он смотрит на нее. И под этим невидимым взглядом пылала, выгорала дотла ее душа. Оставались серая зола да пепел…
Черный человек исчез с рассветом, растаял так же неожиданно, как появился. Эржебета с трудом разжала сведенные судорогой пальцы. Оказалось, она всю ночь просидела на дереве неподвижно. Теперь попытка размять затекшие члены отозвалась болью во всем теле.
Подавляя стон, девочка долго ждала, пока кровь быстрее заструится по жилам, а руки и ноги начнут слушаться. Потом принялась спускаться с дуба — жалобно, по-щенячьи, повизгивая, когда казалось, что вот-вот сорвется. На полпути оказалась лицом к лицу с Агатой. Зажмурилась на мгновение, потом поборола себя, взглянула. Пустые глазницы, расклеванное лицо, черные потеки засохшей крови. Слабый запах тлена. Лицо смерти. Не страшно.
Эржебета сползла с дерева, упала на землю, долго лежала, набираясь сил. Потом с трудом поднялась и побрела вдоль леса. Шла долго. Не страшилась ни диких зверей, ни бунтовщиков — это была не ее смерть, не ее судьба.
В середине дня вышла к дороге. Уселась на обочине, ждала чего-то. Чего? В этих местах хорошо если за день один всадник проскачет…
Вдалеке взметнулся столб пыли — не напрасно ждала, значит. Застучали копыта, к Эржебете мчался неоседланный вороной жеребец.
— Винар! — крикнула девочка.
Конь остановился, нервно прядая ушами. Видно, сбежал, когда крестьяне разоряли конюшни, не захотел служить грязным скотам.
— Молодец, Винар, — прошептала Эржебета, чувствуя, что силы опять покидают ее. — Хороший Винар…
Замерев, жеребец ждал, пока девочка влезет на его спину. Стерпел, когда маленькие окровавленные руки вцепились в гриву. Сдержал нервную дрожь: от хозяйки исходил тяжелый дух смерти.
— Вперед, Винар! — Эржебета почти легла на шею коня.
Жеребец пошел быстрым шагом, бережно неся девочку, которая все глубже погружалась в забытье.
Июнь 1569 года, город Эрдёд, замок Эрдёд
Поздней ночью перед воротами Эрдёда остановился вороной конь, нетерпеливым ржанием оповестил стражу о своем появлении.
Сонный часовой выглянул из воротной башни, толкнул товарища:
— Габор, смотри-ка, всадник мертвый, что ли?
Тот поскреб в затылке:
— Может, ранен. Пойдем-ка, Янош, проверим…
Они распахнули тяжелые створки, жеребец вошел и встал возле стражников. Всадник свалился бы на землю, не подхвати его вовремя Габор.
— Это девчонка, — присвистнул он. — Вся в крови. Да вроде еще дышит…
— Смотри-ка, она не из простых, — заметил Янош. — Платье господское, а конь целого дома стоит.