Эффект пустоты
Шрифт:
— Договорились. А теперь мне надо идти. Меня ждет мама.
— До свидания, Шэй. Благодарю тебя еще раз. — У него теплый взгляд.
Мне удается отвести глаза от его лица. Пробираюсь между столов и выхожу за ворота.
Смотрю на часы. Мама сказала, что мы встретимся у нее на работе и она отвезет меня домой. Должно быть, волнуется, где я сейчас, не случилось ли чего. Но мы не договаривались о времени встречи, так что спешить некуда. Хочется немного побыть одной. Вместо того чтобы свернуть налево и подняться к ее пабу, иду направо, в сторону парка.
Оглядываюсь,
Надеюсь, что он не видел этого щекотливого момента.
Нет, не видел.
Прогуливаюсь под деревьями, затем останавливаюсь в нерешительности у деревянного перехода через ограждение в задней части парка. За ним начинается тропинка, ведущая вверх по холму, одна из моих любимых, — она для пешей ходьбы и достаточно крута, чтобы отбить желание подниматься по ней у большинства отдыхающих, а мне именно сейчас не хочется, чтобы кто-то был рядом. Пересекаю переход, поле за ним, еще один переход и попадаю в дубраву. Тропинка круто устремляется вверх, но в этот раз я не спешу, шагаю медленно.
Мысленно погруженная в тот момент, когда Кай обнимал меня.
Это безумие, Шэй. Из-за Келисты у нас разгулялись эмоции, и он был просто благодарен за то, что я вернула ему надежду, за которую теперь можно цепляться. Вот и все.
Но мне не хочется расставаться с этим мгновением; я растворяюсь в нем. Улыбаюсь, вспоминая, как…
Грубые руки хватают меня сзади за плечи.
— Гляди-ка, кого я встретил, и в одночестве. В этот раз мы здесь только вдвоем, моя Шарона.
25
КЕЛЛИ
ШЕТЛЕНДСКИЙ ИНСТИТУТ, ШОТЛАНДИЯ
До начала отсчета 8 часов
Вскоре люди не только в кинозале кричат от боли. Брожу по коридорам, захожу в комнаты, двигаюсь на звуки бедствия. Повсюду вирус.
Все они умрут, и я рада. Все эти медсестры, доктора и техники, делающие инъекции, наблюдающие и записывающие, как умирают испытуемые, дотла сжигающие людей, собирающие их пепел пылесосом и развешивающие мешки на бесконечном конвейере смерти — они это заслужили.
И ученые, и все, кто там внизу, тоже. Не знаю, как они связаны с происходящим, но как-то связаны. Некоторые заперты в своей же диспетчерской — разве медсестра не рассказывала про это? Хотя спохватились слишком поздно: та упавшая женщина, должно быть, ушла как раз перед тем, как техники перестали выпускать людей, и она оказалась здесь первой зараженной. Должно быть, именно она принесла это с собой.
Повсюду паника. Секции перекрыты в тщетной попытке остановить то, что остановить нельзя. Многие из тех, кто пока не заболел, надели защитные костюмы, но, похоже, на всех комбинезонов не хватит. Люди напутаны, даже те, кто защищен костюмами; им остается только гадать, успели они надеть их вовремя или нет. Выживут они или умрут.
Может, они этого и не заслужили, но кто сделал все это возможным, кто начал? Кто устроил это место и решил, что здесь будут заражать людей этим, как меня, и следить за их умиранием?
Должно быть, это Первый, которого все, не только я, знают лишь по номеру, а не по имени. Все ему кланяются. Здесь ли он? Если да, то он заслуживает смерти больше всех. Я хочу увидеть, как он умирает. Но где же он?
Кто знает? В кафетерии много людей, но никто не ест. На лицах страх, и ни у кого нет защитного костюма.
Скольжу между ними и прислушиваюсь. Если Первый здесь, то по внешнему виду я его не узнаю; знаю только, что он высокий. Но смогу определить по бархатному голосу.
Некоторые сидят в одиночестве, молчат, уставившись пустыми глазами перед собой, словно их выключили.
Другие сбились в группки по двое-трое. Либо плачут, либо переживают вслух.
— Я ему не говорила, а надо было сказать… Он так и не узнает, что со мной стало…
— Что происходит? Почему они не говорят нам, что происходит?
— На следующей неделе моей внучке двенадцать лет; я собиралась поехать к ней. Мы хотели побывать в «Мире Гарри Поттера», прежде чем ее положат на очередной курс химиотерапии. Наверное, я ее никогда больше не увижу. Не могла рассказать, где работаю и чем мы занимаемся. У нас не получилось. Мы не нашли способ лечения.
Резко останавливаюсь возле нее. Узнаю этот голос и лицо: Одиннадцатая. Значит, бледная девочка на фотографии — ее внучка?
Очередной курс химиотерапии, сказала она. Должно быть, у внучки рак, и она хотела вылечить ее. Может, этим они здесь заняты? Экспериментируют над людьми, пытаясь найти лекарство от рака?
У двери возникает сумятица. В нее вталкивают трех человек, и дверь за ними закрывается.
Они сразу бросаются назад и принимаются стучать в дверь.
— Выпустите нас!
Некоторые подходят к вновь прибывшим.
— Что там происходит? Почему нам ничего не говорят?
— Интерком не работает. Они собирают тех, кто пока не заболел, и доставляют сюда. Остальных хватают и уводят куда-то еще.
Все смотрят друг на друга, обводят взглядами присутствующих, пытаясь определить, кто из знакомых отсутствует.
— Но что будет, если кто-то занесет это сюда? Что тогда?
— Что значит если? Более уместно когда.
— Безумие. Они не могут держать нас здесь всех вместе вот так, взаперти. Слишком велика вероятность заражения. Если кто-то уже инфицирован, то мы все заболеем.
— Но они должны поместить в карантин каждого из нас. Что будет, если оно вырвется наружу?
— Но как же мы? Почему у них не хватает на всех костюмов?
— Они думают, что мы все уже заражены. Поэтому так и поступают.