Эффект Сюзан
Шрифт:
— Их дедушка — вы. Тит и Харальду не так повезло.
Он развил в себе множество исключительных качеств. Но с чувством юмора как-то не сложилось.
Он смотрит на жену.
— Надо увезти их. Пока все это не уладится. В Италию, по программе защиты свидетелей.
Я не сразу понимаю, что это он говорит о нас.
Он принял решение. И теперь поворачивается к нам.
— Отсюда вы едете прямо домой и собираете вещи. Вас заберут через несколько часов. Вы улетаете сегодня. По пути в аэропорт получите новые паспорта и все необходимые инструкции. О вас позаботятся.
Он этого не знает, но эффект действует. Первым делом — как часто бывает — в пыль рассыпается вежливость. Вежливость — это обычно лишь тончайшая пленка на поверхности.
Поскольку между нами возникла несколько большая взаимная ясность, я могу увидеть кое-что из его физиохимической истории.
Есть люди, которые верят в психологию, я не верю. Всё на свете — это биохимия на базе квантовых электрических эффектов. Торкиль Хайн, должно быть, был создан путем растворения в сильно разъедающей жидкости целой лохани начальников отделов, подполковников и генеральных директоров. Потом раствор выпаривали в концентрат, который сейчас сидит перед нами. Я видела много влиятельных мужчин, но он даст им всем фору.
И тем не менее ему страшно. Значит, мы с ним противостоим каким-то могущественным силам.
Лабан и близнецы в прострации. Они приехали, чтобы все прояснить. А теперь их высылают из страны.
— У нас все еще джетлаг, — говорю я. — Было бы замечательно, если бы отъезд можно было отложить на несколько дней.
Он берет себя в руки. И тут совершает ошибку. Сконцентрировавшись, тихим голосом, из которого исчезли последние молекулы вежливости, он говорит.
— У вас нет иного выбора. Вы все четверо можете получить судимости, которые в будущем закроют для вас все возможности, кроме работы разносчиками газет. Делайте, что вам говорят!
Мало кто может сохранять выдержку, когда слышит грубые слова от по-настоящему значительного человека. Большинство из нас становятся маленькими перед великим гневом. В шестьдесят лет знаменитый на весь мир Нильс Бор стоял по струнке перед Черчиллем, отчитывавшим его как мальчишку.
На нас четверых отповеди всегда действовали иначе. Мы не становимся меньше. Мы становимся только злее.
Но по нашему виду этого не скажешь. Это и называется хорошее воспитание. Мы поднимаемся с места.
— Мы поедем на своей машине, — говорю я.
— Исключено!
— Это внедорожник «вольво». Он стоит больше миллиона. Вам придется добавить его стоимость к нашему ежемесячному содержанию.
У него комок в горле. Я задела его превосходное душевное качество: как и все выдающиеся чиновники, он безумно скуп, когда дело касается государственных расходов.
— Ладно. Но вы уезжаете сегодня вечером! В ближайшие полтора часа к вам заедет человек с паспортами, банковскими картами, необходимыми адресами и инструкцией о том, как вообще себя вести. Счастливого пути!
Мы пятимся к дверям, не сводя с него глаз. И не потому, что думаем, будто он побежит за нами и попросит поцеловать его на прощание. А потому что так уходят после приема при дворе.
Когда я оказываюсь у входной двери, мы с ним смотрим друг другу в глаза последний раз.
В эту секунду он начинает что-то понимать. В эту секунду он вспоминает нас с ним в тюрьме. Вспоминает об эффекте. И тут мы уходим.
Я не сразу завожу машину, какое-то время я просто сижу не двигаясь.
Харальд в сердцах хватается за ручку двери и пытается вырвать ее. Когда-то одноклассники, очевидно, из-за мимолетного выпадения из реальности на уроке истории дали ему прозвище Харальд Суровый. По имени норвежского короля, который не брал пленников и не принимал ответа «нет».
Я не оборачиваюсь. Я разговариваю с лобовым стеклом. И говорю я от имени всех нас.
— Ни в какую Италию мы, разумеется, не поедем.
19
Я всегда с удовольствием и интересом следила за тем, как на протяжении моей жизни постепенно возрастало значение женских сексуальных фантазий в общественном сознании.
И очевидно, что мы все еще находимся только в начале этого позитивного процесса.
Я, например, не сомневаюсь, что могу добавить личные пикантные подробности, просто надо найти подходящий форум, чтобы поделиться своим опытом. Я подумываю о Научном обществе.
В моих смелых фантазиях присутствуют все великие физики. Конечно же, многие из них были очень привлекательны, включая и женщин. Многие женщины-физики находились в несколько двусмысленных отношениях со своей внутренней мужественностью. Мария Кюри, Ирен Жолио-Кюри, Сесилия Пейн и Лиза Мейтнер занимают первые места в моем списке.
Но моими любимцами остаются великие мужчины-физики XIX века. Которые хороши еще и тем, что, увы, мертвы. Проще желать мертвых, чем живых. Так удачно сложилось, что Бора уже не было в живых, когда я родилась, — это я всегда понимала. Иначе бы мне пришлось добиваться его. И возникли бы сложности.
Мой любимец — Томас Юнг. Looker[9], одетый как по заказу Датского совета мужской моды. Был великолепным танцором, говорил на шестнадцати языках, был еще и врачом, умел писать и читать с двух лет, брать производные и первообразные сложных функций с пяти лет. И самое главное: он первым понял и описал явление интерференции. С того момента, как Андреа Финк впервые показала мне его выкладки, я поняла, что ему первому удалось описать волновые процессы между людьми.
Когда Лабан, я и дети находимся на определенном расстоянии друг от друга, как это было несколько минут назад в гостиной Торкиля Хайна, и когда в течение совсем короткого промежутка времени между нами не возникает никакого диссонанса, наши системы когерентны, мы усиливаем друг друга, создавая что-то вроде интерференции. Именно ее мы изучали с Андреа Финк, именно ей мы пользовались и злоупотребляли на протяжении всей нашей жизни, именно она, к счастью или к несчастью, привела нас туда, где мы сейчас находимся.