Эффект Сюзан
Шрифт:
Последняя вилла на аллее Адольфсена самая маленькая — всего в три этажа. И единственная похожая на жилье нормального человека.
В окнах темно. Я прижимаюсь к ограде соседнего дома, стараясь слиться с окружающей местностью.
Под навесом стоит ее «мерседес». Волны тихо вздыхают у берега. Ветра нет, но чувствуется морозное дыхание Эресунна.
И тут я вижу Магрете Сплид. Она сидит на открытой террасе на третьем этаже и смотрит на воду. Не укрывшись даже пледом. Дверь за ее спиной открыта, свет в комнате выключен.
У виллы нет забора со стороны пляжа, только символическая
Отражение лунного света на снегу увеличивает освещенность процентов на сорок, так что становятся видны краски. На одном из больших рододендронов в саду, под террасой, расцвел красный цветок. В самом конце декабря.
Я срываю его, это не цветок, это ее ингалятор. Я кладу его обратно в куст.
Задняя дверь дома заперта, замок укреплен стальной пластиной. С такой проблемой мой ломик справился бы с легкостью, но вокруг будет слышно, что взламывают дверь. Я вытаскиваю штапик стеклопакета в одном из окон, вынимаю стеклопакет и ставлю его на траву. Перелезаю через подоконник и оказываюсь на кухне.
Тут так чисто, как будто она борется за получение почетного смайлика от Инспекции по контролю за пищевыми продуктами. И, возможно, не только от них, но и от Общества домохозяек. Потому что маленький коридорчик, по которому я прохожу, вымыт идеально и пахнет натуральными моющими средствами для светлых, обработанных щелоком полов. Здесь нет ни одного лишнего предмета, ничего не валяется по углам: ни дамских журналов, ни меховых наушников, ни ключей от машины.
Поднявшись на второй этаж, я попадаю в коридор, где по обе стороны — двери в комнаты. Вокруг тишина. Дом полностью отремонтирован, наверное, от старого здания осталась лишь внешняя оболочка, ни одна из ступеней лестницы не скрипит. Возможно, в Министерстве обороны платят такие большие деньги, возможно, Магрете Сплид выиграла в лотерею, возможно, она получила наследство.
Я поднимаюсь на третий этаж, где лестница заканчивается широкой площадкой и открытой дверью.
Третий этаж превращен в одну большую вытянутую комнату, площадью не менее сотни метров, вместо потолка — чердачные балки, окна выходят на все четыре стороны света.
В комнате почти ничего нет, кроме письменного стола, полок возле него, нескольких уютных кресел и дивана — все это в дальнем углу, где открыта дверь на террасу. Поверхность светлого деревянного пола безгранична и монотонна, как в спортивном зале, за исключением маленького, черного, непонятно зачем положенного в углу коврика, похоже, пластмассового. И диска, который она почему-то решила оставить рядом с ковриком.
Это могла бы быть очень неплохая комната. В очень неплохом доме. Одном из немногих домов, в который я бы не прочь переехать.
В датском обществе существует мощный мейнстрим. Если вы следуете ему, вам будет сопутствовать удача, все пойдет как по маслу, по инерции — ведь вы делаете всё как все. От вас лишь требуется получить образование до тридцати лет, обзавестись мужем, парочкой детей и виллой в возрасте от тридцати до сорока, сократить потребление алкоголя, пережить кризис среднего возраста, собраться с силами и подготовиться к тому, что, когда дети уедут из дома, впереди ждет последний отчаянный рывок в датской гонке под девизом «кто больше имеет, когда умрет, тот и победил».
Для меня это не пустые слова. Всю свою жизнь я отчаянно старалась удержаться на плаву в этом течении, и я намерена продолжать в том же духе.
Магрете Сплид поступила иначе. Как именно, я пока не знаю, но ясно одно — она точно отказалась от мужа и детей.
Отказ от движения в общем потоке имеет свою цену, обычно на такое способны только по-настоящему выдающиеся или отверженные. К какой из двух категорий она относится, я пока не знаю. Но во всяком случае ей удалось обустроить настоящий дом, не имея семьи, хотя мало кому это удается. Здесь все проникнуто жизнью, заботой о качестве и безупречным вкусом.
Но сейчас на эту атмосферу накладывается что-то другое, какой-то запах, который я не могу распознать, но который напоминает мне о чем-то неприятном.
Я пересекаю комнату и выхожу на террасу.
Она сидит в шезлонге с высокой спинкой, голова откинута назад, длинные мускулистые руки безвольно свисают. Глаза открыты, кончик языка высунут, как будто она показывает луне язык.
Я снимаю варежку и прикладываю палец тыльной стороной к ее шее: мышцы твердые, как дерево, тело уже остыло, должно быть, она умерла вскоре после того, как наговорила мне сообщение на телефон, и с тех пор сидит на пятиградусном морозе.
Вокруг нее ощущается слабый запах фекалий. В момент смерти сфинктер ослаб, и наружу вышла часть содержимого кишечника.
Я снова надеваю варежку. Начальник отдела Национальной полиции, с которым мы с Андреа Финк работали в прежние годы, рассказывал мне, что теперь полиция научилась снимать отпечатки пальцев с любой поверхности, даже с человеческой кожи.
Я сажусь в ее офисное кресло. Тут я скрыта от чужих глаз, но я вижу и ее, и все помещение. На столе нет ничего, кроме еще одного диска.
Странная это вещь — страх. Он таится не только в теле и сознании: когда замечаешь его, то понимаешь, что он пронизывает и физическую среду — комнаты и стены. И он может задержаться в них на долгое время, а что, если это помещение и это здание останутся пронизанными ужасом в течение нескольких месяцев или лет? Весь мой организм заклинает меня: «Беги! Спасайся!»
Я остаюсь из-за близнецов. Мне сорок три года, мои лучшие годы позади. Или, во всяком случае, у меня была возможность прожить лучшие годы. Но близнецы — большие дети. Я собираюсь сделать все возможное, чтобы у них было будущее.
Посидев в кресле несколько минут, я встаю, выхожу на террасу и заворачиваю Магрете рукава кардигана, сначала на одной руке, потом на другой. На обеих я вижу гематомы. И это не легкие синяки от слишком плотного облегающего кашемира. Это набухшие манжеты с черными кровоподтеками шириной пятнадцать сантиметров.
Я снова сажусь в кресло на несколько минут, затем подхожу к коврику в углу.
Это не коврик, это кровь.
Невозможно быть матерью двоих детей, таких как Тит и Харальд, не повидав много крови. И не научившись самой делать повязки, обрабатывать раны и делать работу медсестры.