Егерь Императрицы. Кровь на камнях
Шрифт:
– Командирам полурот выйти из строя, приступить к перекличке! – отдал команду Живан, и перед строем своих половин вышли подпоручик Гусев с прапорщиком Хлебниковым.
– Младший сержант Зубов!
– Я!
– Капрал Опарин.
– Я!
– Рядовой Ильин.
– Я!
– Рядовой Милушкин!
– В карауле! – донёсся отзыв его капрала.
– Рядовой Мальцев!
– Раненый, на излечении! – донёсся голос начальствующего над всеми вестовыми капрала барабанщика.
– Рядовой Лопухов!..
Через двадцать минут после окончания проверки личный состав роты был отпущен на приборку и помывку. С этого же места ему затем следовало делать
– Это место нам теперь заместо плаца будет, – объяснял своим младшим командирам Егоров. – Сам понимаю, что тесно здесь, но вы уж потерпите, братцы. Вон, Потап Савельевич и так сколько только мог со своими всю эту улицу разровнял, да и грязи такой сейчас здесь нет, как ранее. Декабрь всё вокруг лёгким снежком покрыл, да и земля нынче твёрдая, без той намеси, в какой мы только что вот совсем недавно тонули.
Унтера косили глаза в сторону большого блестящего окна на стене дома напротив, что выходил прямо к ним на улицу, и дружно кивали головами:
– Да нам-то и здесь удобно, вышбродь! Чего тут мы, не понимаем, что ли, всего?! Было бы только, куды встать, а уж мы-то там постро-оимся!
На третий день, в четверг, в окне мелькнула тень, постояла там несколько минут, а затем пропала. В пятницу она задержалась подольше, а в субботу, в послеобеденный развод на баню, голова зрителя из окошка не пропадала уже совсем.
– Глядит Афонька, смотри-ка, глядит, – шептались егеря, кивая на огромное блестящее окно.
– Разговорчики в строю! – рявкнул Живан. – Самые болтливые плутонги в последнюю очередь у нас в баню пойдут. Только не жалуйтесь потом, что вам опять там пара на всех не хватило!
– Ваше благородие, господин капитан-поручик, дозвольте доложиться? – попросился вечером к ротному Василий.
– Да заходи ты в комнату, чего в сенях-то стоишь, холодно, вон дом застудишь. Мируна, это ко мне, – успокоил он хозяйку дома, пропуская позднего визитёра на свою половину. – Что там у вас в мастерской стряслось, давай уже не тяни – рассказывай!
– Никак нет, ваше благородие, у нас там всё в порядке, – успокоил его рядовой. – Старший оружейной команды фурьер Шмидт послал меня к вам доложиться, что, стало быть, штуцер у нас весь уже в сборе. Мы вот только его ложе вторым слоем лака покрыли. К завтрему, к утру, как только лак на дереве совсем застынет, его уже тогда можно будет в энто самое дело пускать.
– Вот так да-а! – протянул радостно Лёшка. – Всё-таки сумели его сладить мастера? И что там, неужели всё как надо работает? Вы уже и испытали его, небось, признайтесь, не смогли удержаться?
– Так точно, ваше благородие, бьёт он отменно! – тряхнул головой Василий. – Кажный стрелок, он, конечно же, под себя любое ружжо пристреливает, но и так уже понятно, что всё в ём очень даже хорошо работает. Мы ведь эту механизму замка раз пять, а то, небось, и все шесть, пожалуй, по винтику разбирали да собирали, пока всё в аккурат там не стало работать. Даже не сумлевайтесь, вашбродь, ни в жизнь не подведет он нашего Афоню! Не хужее заводской сборки штуцер теперь будет работать!
– Да я и не сомневаюсь, – улыбнулся Егоров. – Молодцы, сразу видно – мастера от Бога! Говорите, завтра уже к утру его можно будет в дело пускать? Ну, вот и давайте тогда на первое утреннее построение вы его с собой и возьмёте. Как раз там воскресенье будет, людей мы до вечера распустим, а сами все вместе зайдём к Афоне да навестим его прямо в избе.
– Есть, понял, ваше благородие, – кивнул Василий. – Завтра с утра мы его, значится, с собой приносим. А как вручать-то его Афоньке будем? Он же ведь даже и носа пока на улицу не кажет и не разговаривает покамест ни с кем?
– Да мы и не будем с этим спешить, – покачал головой Егоров. – Как его душа сама пожелает, так пусть и будет. Всё сами вскоре увидите. У тебя, Василий, ко мне всё?
– Так точно! – вытянулся егерь. – Разрешите идти к месту постоя?
– Ступай, а Курту передай, пусть он теперь гренадами основательней займётся. Если вам там от меня какая помощь нужна будет или чего из материала вдруг закончилось, то пусть он всё, в чём только потребность имеется, подробно на бумаге изложит. Нам тех гренад много на весну и на лето понадобится, а вам их вон теперь, приходится ещё и все разные ладить.
– Есть передать старшему про гренады! – козырнул рядовой и нырнул в ночную темень.
– Афонь, я к тебе сегодня с гостями, – Егоров зашёл в светлую комнату, где горело аж три больших масляных светильника.
– Во-о, погляди, как светло-то у Афоньки тут стало, а вскоре, как на улице, совсем рассветёт, тут прямо-таки как в танцевальной зале у господ будет, – пробасил Кудряш, кладя на табурет кулёк с сушёной хурмой. – Это тебе сладенького, братец, на-ка вот, откушай на здоровьичко.
– Фузей твой я тебе больше не отдать, – строгим тоном выговаривал больному Курт. – Но взамен оставлять вот этот винтовальный ружей, – и он приставил возле кровати блестящий смазкой и отсвечивающий тёмно-жёлтым лаком цевья и приклада штуцер.
Афоня молча, ничего не говоря, глядел на посетителей, затем перевёл взгляд на новое оружие и его губы дрогнули:
– Спасибо вам, братцы, – он глубоко вздохнул и закрыл глаза.
– Пошли, пошли, ребятки, пусть полежит в тишине, а то вы словно медведи к нему вломились, – Лёшка подтолкнул рыжего Василия к выходу. – Иди, тебе говорю, пусть он спокойно отдыхает!
Прошло воскресенье, за ним понедельник, вторник.
– Ну что я хочу тебе сказать, голубчик, – Дементий Фомич снял с носа массивные, без заушных дужек очки и подслеповато прищурился. – За эти десять дней, что прошли с нашего прежнего разговора, подвижки в душевном здоровье вашего егеря определённо имеются. Особенно они для меня стали заметны вот за эти последние три дня. У твоего солдата, Алексей, появился аппетит, и вчера он у хозяйки, насколько мне стало известно, даже добавки попросил. Две миски каши с мясом он разом сумел съесть. Это я к тому, что его раньше чуть ли не насильно принимать пищу заставляли. По комнате он потихоньку ходит, на вопросы пусть пока и с неохотой, но всё же отвечает. Конечно, не всё здесь так радужно. Слабость у него большая имеется, немощен уж он больно, да и как только я начинаю его расспрашивать о былой службе и к его давним воспоминаниям обращаюсь, то он сразу же в себе замыкается и молчит. Всё-таки нужно его подержать весь этот месяц в постели и ещё внимательно за ним тут понаблюдать. Очень может быть, что это лишь его временное облегчение. Произойдёт с ним какое-нибудь волнительное событие, и кто знает, а вдруг у него и вовсе тогда рассудок помутится? Современная наука ещё слишком слаба в таких тонких материях, как человеческое сознание. Для нас это скорее пока лишь, по сути, философские понятия, и к врачебной практике они ещё совсем мало касательства имеют. Во как! – И гарнизонный врач поднял со значением вверх указательный палец.