Егерь: заповедник
Шрифт:
— Не знаю, — повторяю я.
Владимир Вениаминович понимает мое состояние и не настаивает на ответе. Вместо этого говорит:
— Ты знаешь, Андрей Иванович, я долго жил в Индии. И такого там насмотрелся. Видел, как люди босиком ходят по раскаленным углям. И никаких ожогов у них не бывает. Видел, как подолгу обходятся без еды. Видел, как задерживают дыхание на полчаса, как останавливают сердце или усилием воли заставляют его биться чаще.
Размокшее печенье в руке Беглова ломается. Крошки падают ему на брюки,
— Однажды йог на моих глазах вылечил человека, которого укусила кобра. Она заползла в дом — искала добычу. У несчастного уже остановилось дыхание — наступил паралич дыхательных мышц. Его губы почернели, он потерял сознание. Его смерть была делом нескольких минут. Йог просто положил ему руку на горло и стал петь мантры. Через две или три минуты дыхание восстановилось. Укушенному пришлось долго лечиться, но он остался жив.
Беглов делает глоток остывшего чая.
— Кто-то говорит, что это фокусы. Кто-то считает чудом.
— А ты что думаешь? — спрашиваю я.
— Я думаю, что мы еще не скоро поймем все возможности человека. Физикой это не объяснить. Разгадка кроется где-то глубоко в нашем сознании.
— Поэтому ты и стал психотерапевтом?
— Да, — кивает Беглов.
И неожиданно меняет тему.
— Андрей, никому не рассказывай о Трифоне. Это может быть опасно для него. Теперь йога у нас под запретом. А были времена…
Беглов на несколько секунд умолкает.
Я тоже молчу.
Глядя мне прямо в глаза, Владимир Вениаминович продолжает:
— Я сейчас расскажу тебе то, чего ты не должен знать. Йога до сих пор считается перспективным направлением. Ее даже используют в подготовке космонавтов. В свое время специально приглашали практиков из Индии, чтобы разработать систему упражнений и дыхательных техник. Но потом решили, что это слишком опасно.
— Почему? — спрашиваю я.
— Потому что один из принципов йоги — это свобода ума. Понимаешь? Практик свободен, им невозможно управлять.
Владимир Вениаминович трет ладонью бровь.
— Сейчас за безобидные занятия йогой можно получить реальный тюремный срок. Знал бы ты, скольких я в свое время вытащил… Ладно, это тебе точно не нужно. Запомни главное — никому не говори о Трифоне.
— Я и сам хотел попросить тебя о том же, — киваю я. — Хотя, вряд ли Трифон — йог. Невероятно.
Беглов машет рукой.
— Это неважно. Техникам воздействия на энергетическое тело столько тысяч лет, что и представить невозможно. Как-нибудь я тебе расскажу удивительные вещи.
Куда делась его обычное насмешливое спокойствие? У Беглова горят глаза, он удивленно улыбается собственным мыслям и догадкам.
Я понимаю — вот она, его глубинная жилка. Та струна, на которую отзывается вся душа Беглова.
— Обязательно расскажешь, — киваю я.
— Знаешь, мне случай вспомнился, — неожиданно
Беглов берет из вазочки еще одно печенье.
— Было это где-то в Восточной Пруссии. Их полк брал штурмом старое немецкое село, бой был тяжелый. Много ребят полегло. Но село взяли, и несколько пленных немцев тоже. Сгоряча хотели их расстрелять. А Георгий тогда ротой командовал. И остановил своих бойцов. Его тогда чуть под трибунал не отдали. На его счастье, один из немцев оказался ценным «языком».
Владимир Вениаминович кивает своим воспоминаниям и делает еще глоток чая.
— Ты слышал, что такое «карма», Андрей Иванович?
— Судьба? — спрашиваю я.
Беглов кивает.
— Что-то вроде того. Так вот я надеюсь, что Георгию зачтется тот поступок.
— Обязательно, — говорю я.
Допиваю чай и ставлю кружку на березовый пень. Снятые аншлаги так и лежат грудой у забора — я не успел их убрать.
Я беру аншлаг и несу его в сарай.
— Давай, помогу, — предлагает Беглов.
* * *
Через два часа дверь бани со скрипом открывается. Оттуда выглядывает Трифон — его красное лицо залито потом, глаза блестят. Увидев нас во дворе, он нисколько не удивляется, только коротко кивает на наши вопросительные взгляды.
— Все в порядке. Андрей, прогрей машину.
Владимир Вениаминович пытается через его плечо заглянуть в баню, но натыкается на суровый взгляд.
— Не надо, — говорит ему Трифон и хлопает дверью перед носом Беглова.
Я иду к машине.
Завожу двигатель и откидываюсь на спинку сиденья, задумчиво глядя перед собой. Я не пытаюсь унять мысли. Просто сижу и жду.
Дверь бани снова распахивается. В клубах пара выходит Трифон — он уже одет.
Трифон берется за носилки и коротко кивает Беглову.
— Помоги!
Значит, носилки все же понадобятся?
Я выскакиваю из машины и торопливо откидываю задний борт. Забрасываю брезентовый тент на крышу, чтобы не мешал, и складываю задние сиденья. Стопор соскальзывает в спешке, и пружина защелки до крови царапает кожу.
Выругавшись, я закрепляю сиденье.
Беглов и Трифон уже выносят из бани носилки, на которых лежит Георгий Петрович. Он укутан толстым ватным одеялом, только нос торчит наружу из-под шерстяной шапочки.
Подбежав к ним, я перехватываю у Трифона носилки.
— Осторожнее! — хрипло говорит Трифон и без сил опускается на траву.
Мы с Бегловым грузим носилки в машину.
Трифон сидит на земле, опираясь на руку.
— Андрей, помоги подняться!
Видно, он совсем обессилел.