Египетские сны
Шрифт:
Я моргнул.
Молодчина, – похвалил, Александр, – считайте, второй раз родились.
Последняя фраза показалась мудреной и так утомила, что, закрыв глаза, не хотелось их уже открывать. Я был счастлив, ибо капризничать «по-настоящему» можно только в Раю.
«Эвлин, очнитесь!» – донесся издалека голос графа. Я чувствовал вокруг суету. Мне было одновременно приятно и тошно. Сделав усилие, наконец, разжал веки и обнаружил знакомое лицо хирурга нашего госпиталя.
Осматриваясь, повел зрачками, и не мог взять в толк, где нахожусь: в госпитале таких комнат
Эти «шарады» отняли последние силы, и я опять «удалился» в свой «домик».
Я еще много раз «уплывал» и возвращался в роскошные апартаменты. Меня «уносила» слабость, а возвращало желание поскорее узнать, что за «Рай» мне тут уготован.
Вопрос «Где я?» не давал покоя. Наконец, я смог собрать силы, чтобы задать его вслух. Но меня не услышали.
Он стонет, – сказала дежурившая у постели сестра милосердия.
Я повторил вопрос громче. Казалось, я ору во всю глотку. «Он что-то хочет сказать» – доложила сестра.
Я был в отчаянии. Повязка, сжимавшая тело, мешала дышать. Они двигались, говорили о чем-то, не замечая моего одиночества.
Наконец, я увидел Мея, а то уж подумал, что он мне пригрезился.
Эвлин, я знаю, вам трудно дышать, – сказал он. – Но ради Бога, не напрягайтесь, не пытайтесь ничего говорить. У вас нехорошая рана – возможно кровотечение. Мы сделаем все, что необходимо. Но помогите нам со своей стороны. Хорошо?
Я моргнул в знак согласия.
«Вот и прекрасно, – продолжал Мей. – Я только недавно вернулся в Египет. Когда уезжал, поручил своим людям вас опекать. Надо сказать, вы вели себя легкомысленно и оказались на грани гибели.
Вас с трудом удалось отбить у толпы и доставить в мой дом. Я сообщил начальнику госпиталя, что раненого нельзя транспортировать. И ваше начальство прислало сюда персонал.
Вас ценят, Эвлин. Вы прибыли лейтенантом… Года не прошло – вы уже капитан. Рад оказать вам гостеприимство, капитан Баренг.
Надеюсь, опасность уже миновала. Надо только набраться терпения. Вы меня понимаете?»
Я замигал. А он рассмеялся: «Единственное, чего я желаю, это что бы у Нила было одним другом больше».
Я долго не мог двигаться самостоятельно. Время от времени испытывал граничившую с обмороком слабость. Но скоро мне предоставили кресло-каталку.
Хозяин большей частью отсутствовал. Но в случае необходимости, я мог колокольчиком вызвать слугу. А кресло с колесами давало кое-какую свободу.
Уже почти ничего не болело. Сознание казалось незамутненным, и я рассуждал по стариковски: «Едва стихнет боль, отойдет усталость, и мы – опять молоды и свежи».
Ни о чем не хотелось думать специально. Мысли гуляли свободно. То, что произошло на базаре, представлялось чистым безумием.
Иногда удивляешься, как получается, что, одолев лабиринты абсурда, ловушки кошмаров и безумие пропастей, в которые увлекают нас сны, мы, однако
У противоположной стены, как я уже говорил, стоял книжный шкаф. Путешествие к нему и обратно – к постели было теперь мне по силам.
Добравшись на колесах до шкафа, я чуть-чуть отдыхал, потом открывал застекленные дверцы и, подкатившись вплотную, знакомился с фолиантами: вытаскивал их, иногда привставая в кресле, разглядывал иллюстрации, читал оглавления и места, выделенные рукою хозяина. Здесь были хроники всех времен и народов, самых разных изданий, включая и рукописные.
Стояли ряды томов по истории, географии, экономике, религии, медицине, военному делу…
Внизу находились незапертые выдвижные ящички. Выдвинув первый из них, я обнаружил тетрадь с короткими, казалось бы, не связанными друг с другом выписками, что мне напомнило строфы Корана. Я стал читать и не cмог оторваться. Вот только – некоторые из них, что врезались в память:
«Коран старше языка, на котором написан. Коран даже не творение Господа, а Его суть – Его гнев, Его милосердие, Его справедливость».
«Терпение – лекарство от всех болезней».
«Исламская культура зачастую сводится к „муджамаляту“ – умению говорить то, что от тебя хотят слышать».
«Араб не может признать себя виноватым. Либо он прав, либо ответственен кто-то другой: судьба – „кадар“, воля Аллаха и пр.»
«Планировать свои действия для мусульманина значит замахиваться на волю Аллаха. Однако, если все же приходится это делать – он говорит: „Иншалла“ (если будет на то воля Аллаха)».
«Толкование» священного текста означает повторение одной мысли другими словами. Толкователь при этом не несет никакой ответственности.
Эта склонность, толочь воду в ступе, сказывается на психологии верующих.
В раннеисламском средневековье, в эпоху творческого ислама были «Сказки тысячи и одной ночи», открытия в математике, астрономии, медицине и еще очень многое. Застой привел к догматическому повторению, к словам ради слов. Слова завораживают арабов. Не проходя через фильтр логики, они сразу воздействуют на эмоции и доводят до взрыва неистовства или восторга.
«Чем невежественнее народ, тем больше в нем самомнения. Египтяне считают себя лучшими людьми на Земле, а своей „Исторической миссией“ – творение цивилизации (не больше не меньше!). Хотя со стороны – выглядят совершенно отсталыми, неспособными к прогрессу, ленивыми, не обладающими выдержкой, дисциплиной, лживыми, замкнувшимися в успокоительном невежестве и убеждении в своем превосходстве над всеми неверными».
По мере чтения, мне становилось хуже. Я чувствовал: нож, вошедший мне в спину, и эти строки были из одной «стали» и свидетельствовали об одном и том же. Но остановиться не мог.