Египетские сны
Шрифт:
Судьбе было угодно, чтобы я вновь и вновь «возвращался в Китай».
Ресторанчик, с виду, был никакой: просто – зал метров пятнадцать на двадцать с безнадзорной вешалкой вдоль стены: никакого швейцара. Чистые деревянные столики. Посетители – в основном, европейцы.
Мы сели, и как будто по волшебству, на стол легла белоснежная скатерть.
Словно из воздуха возникла миловидная кунянь. Она не вела дискуссии с посетителями, ибо лучше их знала, что они хотят, понимая все с полуслова. В подобных «харчевнях» – главное «оборот» посетителей.
Никого, разумеется, не выгоняли, но и никто
Мы заказали рыбное блюдо, бутылочку вина на троих и каждому – пива. Хотелось насладиться в компании знаменитым английским пивом и приличным (по мнению кунянь) вином.
Я не большой знаток сухих вин. Но спутницы были в восторге.
Что касается пива, то, по сравнению с «нашим», всякая марка здесь – лучшая. Пиво – символ несуетного застолья.
Как только мы заикнулись о рыбе, – появилась целая книга блюд. Я спросил: «Что вы можете нам посоветовать вкусного?»
Пронизав меня взглядом и оценив всю мою подноготную, кунянь обвела пальчиком три абзаца, в каждом – несколько столбиков иероглифов и длинный (мелкого шрифта) английский «подстрочник».
Даже в очках я не мог ничего разобрать. Сначала, предположив, что это не просто меню, а изложение технологии приготовления, я какое-то время беспомощно пялился в книгу.
И вдруг меня осенило: шедевры кулинарии в Китае приравниваются к шедеврам поэзии. Этот текст вполне мог быть чем-то вроде известного гурманам эпиграфа. Вообразите деликатес из морепродуктов, вкус которого передается словами тургеневского стихотворения в прозе: «Как хороши, как свежи были розы!» Вместо «роз» читай: раки, мангусты, осьминоги и прочие твари.
Я покрутил пальцем и ткнул в первый из обведенных абзацев. Фея захлопнула книгу и унеслась.
Потом была пауза. И мы поочередно спускались мыть руки.
Мнемосимволы на туалетных кабинках привили нас в восторг. Линия (тело), кружок (голова) – вот и все.
На женской кабинке линия, трогательно изогнувшись восседала на чем-то невидимом.
На мужской – она старалась держаться прямо, но при этом не менее трогательно выпячивала вперед среднюю часть.
Когда мы вернулись, наш столик сервировали. Принесли «куайдзе» – деревянные палочки для еды.
Применение их вытекало из китайской традиции – не садиться за стол с ножами. Все операции, требующие применения этого инструмента, заранее выполняются поваром. Глядя на палочки, я хотел было что-то сказать… Не успел: на столе появились ножи, вилки с ложками, хотя все вокруг, в том числе европейцы, пользовались куайдзе.
Принесли бутылку вина, три пива и рюмки. Рыба «приплыла» последней.
Так же, как в случае с уточкой по-пикински, не было никаких доказательств, что это именно рыба. Блюдо представляло собой хорошо приготовленную для переваривания массу, состоящую из кашицы и небольших, почти не нуждающихся в пережевывании кусочков.
Кроме общего (на весь стол) сосуда с приправой, каждому принесли пиалу со специальной подливой.
Сначала распили вино, а рыбку, как у нас водится, запивали пивком. Может быть, это были моллюски или букет из моллюсков и рыб.
Помню одно: вкушать
В Порт-Артуре на блюде лежал целый карп, а тут – совершенно иной подход к пище. Ублажая желудок, она щадила душу гурмана, избавляя от образов тварей, загубленных ради его удовольствия.
Все, включая название блюда, инициировало выделение соков. Это был истинный праздник души, желудка и обоняния. Я чувствовал наслаждение, какое испытываешь, слушая чудную музыку.
Если рты у нас не были заняты, мы только и говорили о блюдах востока, пока в окошке не появился хухр. Расплющив нос о стекло, он куда-то показывал.
И тут я увидел мою незнакомку. Она сидела у подоконника, «тянула» коктейль и казалась мне еще более смуглой, чем раньше. Я не заметил, как она появилась.
Встретив мой взгляд, незнакомка кивнула. Я, невольно, ответил. Жест не укрылся от спутниц.
– Вы ее знаете? – спросила блондинка.
– А я ее где-то видела, – щурясь, сказала вторая.
– Она напоминает мне дочь, – лепетал я, смущенно. – Я ведь показывал фото…
Дамы не спорили:
В самом деле, есть сходство… Расскажите о дочери.
Я подчинился и описал, как трехлетняя кроха, визжа, кидалась к отцу, обхватив руками, и ножками, быстро, быстро взбиралась на голову и, перегнувшись, оттуда глядела в лицо, точно спрашивала: «Как ты там, папка? Держись! Я – с тобой!» Стоит ли объяснять, что я чувствовал?
Целовал ее только в глаза, пока не начала их пачкать «тенями»…
«Расскажите о сыне». – потребовали сотрапезницы. И я рассказывал: Когда он был маленький, я служил в Германии. Мы жили в военном городке почти коммуной. Городок занимал огороженный квартал внутри немецкого города.
После службы можно было, переодевшись в гражданское, погулять у реки, зайти в «гаштет» выпить пива. Завидев нашего малыша, немцы улыбались и говорили: «Зюс!» (сладенький). И в городке мальчика любили: целовали, тискали и катали в мотоциклетных колясках. Моя жена ожидала второго ребенка. Некоторые бездетные пары поглядывали на нас с завистью. А одна чета прохода не давала. Бездетная женщина приставала: «Отдайте ребеночка! Что вам стоит! Вы ведь еще нарожаете! А у нас – нет, и не будет. Мы так привязались к вашему мальчику! Он такой лапонька!» Сначала мы с женой думали, это – шутка. Но когда попробовали перевести разговор на другое, бездетной чете почудилось, что мы набиваем цену. Нам стали предлагать деньги. Я спросил: «Ребята, вы это серьезно!?»
– А что!? У нас замена. Скоро едим в Россию. Он такой милый! Такой добрый! Усыновим. На новом месте никто знать не будет, не спросят, «чей».
– Ребята, вам нравится этот мальчик?
– Еще как нравится!
– И нам тоже нравится! Это наш сын, мы его любим и никому ни за какие сокровища не отдадим!
«Ну и жлобы же вы! – сказал молчавший до этого муж. – Вам никто не говорил, что в жизни надо делиться? У вас скоро будет еще один! Нарожаете сколько хотите! Еще и еще!»
«И еще! – подтвердил я. – Дадим стране больше добрых и миленьких карапузиков!»