Египетские сны
Шрифт:
Надо сказать, что «Корова» название – не самое запоминающееся. Есть суры: «Женщины», «Скот». «Гром», «Пчелы», «Перенес ночью», «Различение», «Муравьи», «Поклон», «Стояние в ряд», «Рассеивающие», «Препирательство», «Взаимное обманывание», «Завернувшийся», «Вырывающие», «Нахмурился», «Скручивание», «Раскалывание», «Сгусток», «Охота к умножению», «Предвечернее время», «Разве мы не раскрыли», «Пальмовые волокна» и прочие. Всего – 114 сур.
Когда переводишь Коран, кажется, что читаешь подстрочник стихов на чужом языке.
Но подстрочники, в отличие от оригинальной поэзии, часто звучат, как сумбур, ибо поэтические связи зыбки и интуитивны. Они подчиняются не логике, а наитиям.
Сразу же за «Коровой» идет большая сура «Семейство Имрана». В ней – пропасть коротких строф, убеждающих в могуществе Господа, призывающих смертных верить и противостоять неверным. Отдельные строфы выглядят не связанными с – предшествующими и последующими. Кажется, что писатель забыл о ранее написанном, и всякая строфа для него – внезапное откровение. Похоже, что промежуток времени между написаниями строф длился от нескольких часов до нескольких дней. В «Семействе Имрана» не навязчиво (почти что пунктирно) дается евангельская история о «Святом семействе» – Марйам (Мария), Закарий (Иосиф) и Иса (Иисус). В конце суры приводится короткое наставление и не слишком уверенное обещание: «О вы, которые уверовали, терпите и будьте терпимы, будьте стойки и бойтесь Аллаха, – может быть, вы будете счастливы.
Есть разные суры. Вот, например, маленькая сто девятая сура – „Неверные“: „Во имя Аллаха милостивого, милосердного!“
Скажи: „О, вы неверные!“
Я не стану поклоняться тому, чему вы будете поклоняться.
И вы не поклоняйтесь тому, чему я буду поклоняться.
И я не поклонюсь тому, чему вы поклонялись.
И вы не поклоняетесь тому, чему я буду поклоняться!
У вас – ваша вера, и у меня – моя вера!» – тут все ясно, хотя и противоречит иным, более непримиримым и жестким местам из Книги, доказывая, что в Коране можно найти все, как в любом человеке.
– Ну что? – спросил шейх, когда через несколько дней я вернул Коран. – Успел все прочесть?
Я молча кивнул.
– И за пару ночей все понял?!
– Во всяком случае, получил представление.
– Ну и как, по сравнению с вашей Книгой? – Он, явно, меня провоцировал.
– Они слишком разные, хотя, по сути, об одном и том же.
– Значит, ты ничего не понял! – он становился все агрессивнее, как будто я его чем-то обидел.
А между тем рана его заживала. С полостными ранами это случается редко. Я даже разрешил ему подниматься и делать прогулки, и уже скоро должен был снять с него швы.
Однажды я застал его за молитвою и вышел, чтобы дождаться за дверью, когда он кончит. Завершая обращение к Богу, Абдаллах повысил голос, чтобы я мог слышать. И я услышал:
«Господи наш! Избавь нас, прости нам и помилуй нас! Ты наш владыка, помоги же нам против народа неверного, а особенно против англичан, а особенно против докторишки проклятого! До чего все они отвращены! Порази их Аллах! Накажи их мучительным наказанием! Замени их другим народом!»
– И это благодарность за исцеление!? – спросил я, входя.
– Предатель! – шрам на его щеке налился кровью. – Ты сообщил обо мне своему начальству!
– У меня два трупа и пленный. Я обязан был доложить об инциденте. Или я должен был тебя об этом спросить?
– Молчи неверный! – Твой Бог не подсказал тебе правильный путь. Скоро тебя отсюда возьмут.
– Куда?
– Узнаешь. А сейчас не хочу тебя видеть!
Уже выходя, я услышал сказанную в пол голоса фразу: «Мне здесь больше нечего делать».
Через несколько дней я узнал: всех оставшихся раненых, вместе со мной, переводят в центральный госпиталь.
Абдаллах исчез в ту же ночь, когда случилась наша размолвка. Я был изумлен его информированностью. Скорее всего, он имел какие-то связи: все-таки – шейх
Я почти забыл о нем. Но через две недели он сам нашел меня в городе у моего нового жилища, когда я возвращался с дежурства.
– Тихо, лейтенант, – сказал он, направляя на меня пистолет. – Не вздумай шуметь! Ты знаешь, как я стреляю!
Когда вошли в дом, он сказал: «А теперь заверши то, что начал».
После ранения он был явно слабее меня, и я легко мог бы сбить его с ног. Но, удивленный внезапным исчезновением и новым появлением шейха, я молчал: мне хотелось знать о нем чуточку больше.
– Ну, очнись, лейтенант! – приказал он и шлепнул меня по щеке.
Наконец, я спросил: «Чего вы хотите?»
– Ты что, уже по-английски не понимаешь!? – взорвался он. – Хочу, чтобы ты снял проклятые швы!
– Ах, вот что! – я сделал вид, что возмущен. – И для этого нужен был пистолет!? Приходите завтра в госпиталь – сделаю все в лучшем виде, как полагается.
– Лейтенант, или ты сделаешь это сейчас, или…
– У меня даже нет инструментов!
– Я позаботился, – он протянул мне пакет. – Разверни!
Я сделал то, что он приказал и обнаружил целый набор инструментов.
– Но так можно внести инфекцию.
– А ты не вноси. Вымой руки, как полагается. У меня тут есть вата и спирт. Это же пустяковое дело. Я сказал! Приступай! Не тяни!
– Все равно, надо быть осторожным.
Я перебрал инструменты, понюхал спирт, сказал: «Ну, ладно, ложитесь». Успокоившись, я даже сострил: «Опять, Абдаллах, вы заняли мою койку».
– Лейтенант, сейчас не до шуток, – морщась вымолвил шейх, продолжая держать меня под прицелом. До конца процедуры он больше не проронил ни звука и, лишь уходя, прорычал: «Желаю никогда не попадаться мне на глаза – иначе кончится плохо!»
Шейх по-прежнему оставался загадкой. Как будто нас разделял непроницаемый занавес.
Я не мог и предположить, что настанет время, когда завесы падут, тайны раскроются, и мы с ним схлестнемся в битве за Нил не на жизнь, а на смерть.
18.
Мне приснился восточный базар: фрукты, корзины, лепешки, соленая, свежая рыба, пестрые одеяния, оживленные лица, тюбетейки, тюрбаны, крик попрошаек и зазывал, говор феллахов, которые выглядят здесь достойнее, чем какие-нибудь столичные штучки. Здесь – тесно, как на всем Ниле. А будет еще теснее.