Египетские сны
Шрифт:
Готовясь стать врачом, я никогда не строил планов специализироваться на ампутациях конечностей, тем паче без применения анестезии.
В университете я несколько раз присутствовал на такой операции. Сначала, как зритель. На старшем курсе – в качестве ассистента хирурга, то есть, на месте Якоба. И это – все.
Здесь я начал эту работу, можно сказать, с момента высадки и падал от нее в изнеможении в конце каждого дня. Из полостных раненых, в этих условиях, мало кто выживал. Основным в нашем деле являлась борьба с гангреной конечностей. Получалось, что
Ампутируемые испытывали нечеловеческие страдания. А я чувствовал себя мясником-живодером, даже во сне продолжая видеть пилу, кровь и кости, слышать вопли несчастных. Но кроме меня здесь больше некому было делать это проклятое дело.
Практически Якоб знал свое дело лучше меня. Но он был только фельдшером, и я видел в его глазах благодарность за то, что без разговоров взвалил на себя весь этот кошмар.
У нас были раненые с обеих сторон: и от сил правительства, и от войск Ораби. Выхаживая, мы их не различали. Как сказала одна из наших мусульманских помощниц: «Аллах – для всех Аллах». Не то, что бы мы забыли, кто с кем воевал. Просто было не до того: боль и смерть всех примиряли. Один мучительный день походил на другой, сливаясь в сплошной кошмар. Этим дням, казалось, не будет конца.
Но произошло событие, которое вывело маленькую «колонию» из оцепенения.
В один из знойных вечеров к нашей обители страданий подъехали три вооруженных всадника. Спешившись, каждый из них запалил факел. Мы с Якобом как раз вышли из импровизированной операционной, когда приезжие вошли в халупу с ранеными. Побледнев, Якоб произнес два слова: «Шейх Абдаллах!»
– Вы их знаете? – спросил я.
– Нет, – отвечал он. – Но догадываюсь, кто им нужен.
Приезжие были уже внутри помещения, когда мы возникли у них за спиной. Один из них направил ствол в нашу сторону и крикнул: «Стоять! Один шаг – я стреляю!» Я понял это каким-то чутьем и заговорил по-английски: «Если вы больны, обратитесь ко мне. Я врач».
Двое других искали кого-то среди корчившихся на подстилках раненых.
Я услышал, сказанное с угрозою в голосе слово «сагиб». Один из «гостей», судя по осанке и тону старший, выпрямился и произнес две фразы, которые, по его разумению, я не мог не понять: «Где шейх? Всех сожгу!»
Он размахивал факелом.
Постойте. Какой еще шейх!? – искренне удивился я и увидел оцепеневшего от ужаса Якоба. На лице его не было ни кровинки. Теперь три ствола смотрели на нас.
Вы что не видите, что здесь раненые!? – мое удивление перешло в возмущение. – Немедленно уберите оружие и огонь!
Старший процедил сквозь зубы какую-то фразу. «Сагибу надоело жить». – тихо перевел Якоб. Мне стало, вдруг, весело и спокойно. Подумалось: «Наверно, сейчас я расстанусь с жизнью. И пусть. Уже тошно от всего этого!»
В маленьком замкнутом пространстве выстрел всех оглушил. Сначала один, и сразу – второй. Стрелял кто-то из раненых.
Два бандита свалились замертво. Якоб едва
На выстрелы прибежали солдаты похоронной команды, унесли трупы и увели в чулан пленного.
Я подошел к тому, кто стрелял. Он лежал в самом дальнем углу головой на ранце. Был очень худ. На бледном лице поблескивали капельки пота. Аккуратно стриженая бородка, с обеих сторон срасталась с усами. На левой щеке был заметен шрам от удара саблей.
«Сдайте оружие!» – скомандовал я, уверенный, что меня не поймут. В ответ, к своему удивлению, услышал английскую речь: «Подчиняюсь, лейтенант». Это был тот самый раненый, у которого я удалил желчный пузырь.
Он протянул мне два револьвера. По одному в каждой руке. Вот оказывается, что находилось в ранце.
Когда я вышел из помещения, Якоб догнал меня, пытаясь что-то сказать, но я оборвал его: «Раненого перевести в мою комнату. Быстро!».
– А как же вы?
– Устроюсь в своем кабинете.
Независимо от Якоба, я и раньше знал (от одной из сестер), что среди раненых инкогнито скрывается шейх, поссорившийся с Ахмедом Ораби. У меня не было ни времени, ни сил проводить разбирательство.
Почти не зная языка, я не очень стремился запоминать имена, кстати, не отличавшиеся большим разнообразием. Я ввел для каждого код, состоящий из латинской буквы, обозначающей помещение, где размещался раненый и номер его лежанки на полу. Этого было достаточно.
Самое существенное для меня представляли больные искалеченные тела. Если бы Ораби не послал людей найти и уничтожить своего врага, я бы не узнал не имени шейха, ни кода, под которым он у меня значился. Я решил переселить его ближе к себе, ибо не было гарантий, что ему уже ничто не грозит.
Шейх Абдаллах получил опасное полостное ранение, требующее особого внимания. К тому же, как не ряди, но выходило, что мы с Якобом обязаны ему жизнями.
Шейху было около сорока. Тяжелая рана и потеря крови иссушили его. Он казался мне стариком. Щетина на лице была «присыпана» сединой. Поражала стойкость Абдаллаха.
Для удаления гноя в рану вводился регулярно обновляемый дренажный тампон. Старый засохший тампон, пропитанный гноем и кровью торчал, как розовая морковка. Операция замены тампона должна была вызывать несказанные муки. «Ради бога, кричите, – просил я его. – Будет легче». Но он только тихо стонал, а лоб покрывала испарина.
Принадлежа знатному роду, Абдаллах, как я скоро узнал, учился военному делу в Англии. Он был князьком небольшого племени и, словно матерый лев, где-то в верховьях реки там, где, по словам его, Большой Нил встречается с Голубым Нилом, имел свой «прайд».
Однако, как большинство в этой стране, Абдаллах, прежде всего, был мусульманином. Все это вызывало мое любопытство, и когда выпадала минута свободного времени, я не упускал возможности его навещать.
17.