Египетские сны
Шрифт:
Он хотел приподняться. Я слышал звук «к» или «кх», или, может быть, «кр», словно косточка в горле застряла.
Я видел, как стекленели глаза – он «уходил»… Александр так меня ждал! А я… наорал на него! О, Бог мой! Когда же придет этот «лорд, чтобы нас осчастливить»?
С крайнего ложа злобно сверкнули глаза. Мне сказали, что здесь – поджигатели библиотеки, угодившие в огненный плен. – «Собаке собачья смерть! – крикнул махдист. – Аллах покарает неверных!»
– «Всем прощается… – словами пророка
Из коридора послышались выстрелы, крики и топот. Шум приближался.
Стреляли уже где-то близко и гулко, будто внутри головы.
– Надоело! Какое мне дело до этих усатых детей, обожающих гвалд и пальбу!
Они уже просочились в палату. У них – револьверы и сабли. А я обливаюсь слезами, я плачу до слепоты.
Я не думал, что так могу плакать. Толпа приближалась, окружала меня. Я увидел хедива «Александр, сейчас я тебя догоню! Уж об этом они позаботятся…»
– Где я ошибся? Кто меня предал? Может быть консул? Восток, говорят, дело тонкое… Абсурдное! Разве может быть «тонким» невежество, распущенность, смрад?! Александр ушел, ибо в этой клоаке нельзя больше жить! Мне не страшно: я иду следом…
Я склонился, прикрыл его почерневшие веки. Безумное горе мешало дышать, ослепляло.
Правитель – совсем уже рядом. Губы его шевелились. Я замотал головой, дескать, не понимаю. Хедив протянул мне листок. Все от слез расплывалось – разобрать невозможно.
Спросил по-английски: «Мой приговор?». Прокричал то же самое по-арабски и еще раз – на местном наречии: «Мой приговор?» Хедив отвечал. Я видел, как двигались губы, но не слышал ни звука, будто нас разделяло двойное стекло.
Я кричал: «Это мой приговор?» Пелена застилала глаза. Я проваливался, выпадая сквозь щель в сновидениях…
VII. Под священными сводами
1.
Когда выкарабкался из «сна во сне» и взглянул в окно, цвет неба показался мне золотушным.
Встреча назначена, развязка близка. Все, по сути, уже «развязалось». Но то, что уготовил мне Лондон, невозможно предугадать. Если события на берегах Темзы и Нила до сих пор шли параллельными курсами, то ожидавшее меня впереди представлялось бесконечно далеким, как некая точка, где «сходятся» параллельные линии.
Съел завтрак: пару поджаренных хлебцев, капельку масла, капельку джема, капельку кофе – этим можно насытиться только во сне. Встреча назначена в два, и спешить было некуда.
Я направился к станции Паддингтон. Мимо шли спокойные молчаливые люди. Небо было безоблачным, но по-прежнему слегка золотушным. Воздух – комфортен, почти неподвижен.
По дороге зашел к турецкому «рыбнику» поздороваться, перекинуться парою фраз. Он приветливо улыбался, а то, что скрывалось за этим, абсолютно меня не касалось.
Забежал в паб «Таверна Дикенса» попрощаться. Посетителей почти не было. Хотел выпить пива. Но бармен встретил меня с такой неприязнью, что пиво заранее показалось горьким, и я оставил «Таверну».
Свернул в станционный буфет, не спеша, выпил чай с молоком и съел круасан. Сегодня мы возвращаемся, – можно готовить желудок к «нормальной» нагрузке. Оставалась еще масса времени, и хотелось отвлечься от мрачного сна. Но горькие мысли не отлипали. Во сне многое искажено, сдвинуто, не соответствует фактам, многое обострено до пределов чудовищных. В этот раз получалось, я, бывший майор, стал душеприемником другого майора – такого же неудачника, как и сам.
За годы службы особых карьерных высот не достиг. Да и не больно стремился. Я любил свое дело, а за удовольствие надо платить. У нас ведь чем выше по должности, тем дальше от дела.
Будучи начальником радиолокационного отдела Главной Окружной базы, в конце службы я, практически, отвечал за обеспечение и ремонт РЛС в целом Округе.
Выйдя в отставку, работал инженером-строителем, занимаясь электроснабжением и электроникой возводимых объектов.
Потом заболела мать. Днем, когда все работали, находился при ней, а ночью сторожил трест «Промвентиляции».
Когда мать умерла, проектировщики, с которыми в свое время готовил «Олимпиаду-80», помогли устроиться клерком в архитектурную фирму. Там держусь до сих пор: на зарплату еще худо-бедно можно прожить, но никак – не на пенсию.
У детей свои трудности. Для того, кто ни дня не бездельничал, чувствовать себя в тягость родным – почти катастрофа.
У вокзала нашел остановку автобуса N 15, забрался в пожарного цвета машину, идущую в центр, устроился впереди на втором этаже.
Автобус напомнил мне детство, когда по Москве курсировали громоздкие голубые троллейбусы в два этажа. По сравнению с ними здешние великаны – само изящество.
Шофер (веселый латиноамериканец) казался лихим наездником: еще миг, и, «пришпорив коня», он помчится, не разбирая дороги, в открытую «пампу». Однако движение, которое началось, когда он «пришпорил», скорее напоминало не скачку, а куртуазный балет.
Я будто парил на своем возвышении среди городских «декораций». Машины (участники танца), выступая навстречу друг другу, время от времени приостанавливались, жеманно «раскланивались», грациозно меняясь местами. Автобус точно плел кружева.
Здесь царил этикет узких улиц. Объезжая препятствие, шофер мог заехать на встречную полосу. При этом водитель встречной машины любезно и с пониманием, ждал, сколько нужно, не травя вашу душу сигналами и матерщиной.
Это была особая цивилизация, которую можно встретить, наверно, только во сне.
Мы прокатились по Оксфорд Стрит мимо витрин фешенебельных магазинов, повернули на Риджнт Стрит, пересекли хорошо знакомые Пиккадилли Серкус, Трафальгарскую площадь и, миновав вокзал Чарин Кросс, устремились на Стренд.