Египетский манускрипт
Шрифт:
Ольга тоже времени не теряла. Увидев террориста на расстоянии вытянутой руки от окна кареты, девушка не стала стрелять из Корфова «бульдога», зато вспомнила о припрятанном в манжетке смартфоне и принялась снимать злодея крупным планом. И – увидала, как студент машет кучеру, приказывая свернуть в переулок.
Пролетка вильнула влево, в переулок, вдоль кованой ограды храма Мученика Иоанна Воина; барон попытался свернуть следом, но преуспел лишь в том, что чуть не врезался в решетку. Пришлось останавливаться, осаживать лошадей, а потом и вовсе спускаться с козел и разворачивать карету посреди мостовой. Экипаж бомбиста давно угрохотал куда-то в переулки, а вокруг кареты собралась толпа. То тут, то там раздавались язвительные смешки; кое-кто принялся давать
– Купи веник и помаши кобыле под хвостом! Кобыла это дело, свежий ветерок, ох как обожает!..
– Держи за хвост, а вожжи брось!.. Легче так править!
– Ах, остолбенение какое!..
Корф, раздраженный подколками, повернулся к шутникам; те, разглядев пудовые кулаки возницы, сочли за благо прикусить язык, но в задних рядах собирающейся толпы крики стали только громче. Никонов, изо всех сил стараясь сохранять остатки невозмутимости, сидел на козлах, помогая в меру сил барону.
Наконец карету развернули; было уже ясней ясного, что беглеца не догнать. Продолжать погоню не имело никакого смысла, и карета с багровым от злости Корфом на козлах затарахтела по Якиманке. Проезжая мимо строящегося здания Голутвинской мануфактуры, барон наклонился к сидящей в карете Ольге:
– Мадемуазель Ольга, вы не против, если мы ненадолго остановимся? Есть у меня презанятнейшая мысль. Но сперва надо кое-что обсудить, и желательно… – барон сделал нарочитую паузу, – без нервических барышень. Вы уж подождите нас в карете, хорошо? – И глумливо улыбнулся в ответ на яростное шипение, раздавшееся из экипажа.
Ольга тряслась в пролетке, возвращаясь к разгромленному флигелю, – на прощанье барон велел ей позаботиться о Яше с Николкой. Справиться со строптивой девицей оказалось нелегко – особенно после того как Корф отказался обсуждать при ней дальнейшие планы. А уж услыхав о том, что ей предлагается вернуться на Воробьевы, Ольга немедленно возмутилась, наговорила дерзостей и под конец заявила, чтобы барон и думать забыл о чем-то подобном. Но неожиданно согласилась и потребовала найти извозчика. Никонову оставалось лишь гадать, что за мысль пришла ей в голову, – ясно же было, что Ольга стала сговорчивой не просто так. Но с этим можно было и повременить – имелись дела и поважнее.
Вот что придумал барон. Они ведь собирались ехать в психиатрическую клинику, где удерживают Евсеина, так? «Вот и поехали – предложил Корф, – доведем это дело до конца!» Может, Ван дер Стрейкер и бережет пленника пуще глаза, но сейчас-то несчастный доцент наверняка остался без присмотра! Громилы разорваны бомбой, студент, совершивший это нехорошее дело, в бегах, другие его помощники никак не могут знать о том, что произошло на Воробьевых. Удобнейший момент! Разве что доцента охраняет сам Ван дер Стрейкер, – но уж встрече с ним и беседе Корф с Никоновым будут только рады. Правда, сам Стрейкер вряд ли разделит их энтузиазм, но тут уж, как говорится, каждому свое.
А Ольга тем временем наскоро просматривала видео, заснятое во время погони. Она и сама не сразу поняла, что подтолкнуло ее вместо револьвера достать смартфон и крупным планом снимать бомбиста в пролетке. В отличие от барона и Никонова, Ольга его отлично рассмотрела. Это, вне всяких сомнений, был студент – видны были молоточки Технического училища в петлицах форменного сюртука. Девушка усмехнулась – парень на этот раз даже переодеться не удосужился!
Геннадий, строя планы на будущее, возлагал большие надежды на студенческие кружки и народовольцев. Их организация была в основном разгромлена царской охранкой: кто попал на каторгу, кто – в эмиграции; иные взялись за ум и бросили революционные игрища. Поиск нужных людей представлялся задачей крайне непростой; Геннадий собирался разыскивать их по архивным документам – явки, места жительства, знакомые, маршруты поездок, – все это имелось, конечно, в богатейшем материале, собранном историками революции за годы Советской власти. Были сведения и о квартирах, где собирались студенческие кружки, о заведениях, которые посещали молодые бунтари… Однако данные эти были не вполне надежны; трудно оценить, кто из авторов писал на основе архивных документов, а кто повторял чьи-то домыслы, а то и вовсе занимался сочинительством.
И тут – такая удача! Ольга не сомневалась, что бомбист так или иначе связан с террористами-народовольцами. Вряд ли это бельгиец, на которого он работал, – тот мало походил на революционера. Однако же и на хитровских громил студент похож не был. Да и само орудие – адская машина – ясно указывало на вполне определенные круги. Такие бомбы были популярны среди народовольцев, а позднее – и эсеров…
Так что Ольга легко согласилась оставить мужчин – надо было как можно скорее рассказать обо всем Геннадию. Конечно, Москва девятнадцатого века не утыкана сплошь видеокамерами, да и с базами персональных данных здесь некоторые сложности; но, имея приличное изображение нужного человека, можно рассчитывать на успех. А уж как искать – это другой вопрос. Ольга не сомневалась, что Геннадий способен справиться и не с такой задачей. Имелись у нее и другие идеи: всесторонне обдумав визит к модистке, Ольга собиралась предложить своим соратникам неожиданный, но верный способ пополнения партийной кассы. И не просто предложить – но и провести его в жизнь, причем с немалым удовольствием…
Николка пришел домой в весьма предосудительном виде – с рассеченным лбом, в одежде, с которой, несмотря на все усилия, так и не удалось убрать кровь, пыль и прочие следы приключений. Скандал, конечно, был неминуем – поднимаясь по лестнице, мальчик уныло подумал, что не худо было бы зайти на квартиру Семеновых и подобрать чистую рубашку среди Ваниных вещей взамен собственной, продранной в нескольких местах и покрытой наспех замытыми кровяными пятнами. Мысль была хороша, но – увы, из разряда запоздавших. Потому что стоило тете Оле увидеть племянника…
Нельзя сказать, что Николка рос таким уж домашним мальчиком. Случалось ему прийти из гимназии и с бланшем под глазом, и в шинели с оторванной полой… летом он исправно таскал домой занозы, содранные колени, пятна дегтя на штанах. В общем, все, что полагается мальчугану его лет, ведущему нормальный образ жизни. Но сегодняшние достижения затмили все.
Рассеченный в двух местах лоб. Рука, ободранная от локтя до запястья, – в горячке, после взрыва, Николка этого даже не заметил, ссадина обнаружилась, только когда пришлось снимать рубашку. Волосы, слипшиеся в колтун от запекшейся крови, – Ольга пыталась заставить мальчика вымыть голову, но тот лишь буркнул в ответ что-то невразумительное и поглубже натянул на глаза гимназическую фуражку.
Фуражке, кстати, тоже досталось – козырек треснул пополам, и теперь правая его половина лихо топорщилась вверх, а нижняя понуро свисала на лоб. Про то, в каком виде были сорочка и штаны, вообще не стоило упоминать; точнее всего на сей счет выразилась Марьяна: «Вы что, паныч, с нищим на паперти у Николы Мирликийского одежкой поменялись?»
Надо отдать должное тете Оле – рассердилась она не из-за плачевного состояния Николкиного гардероба. Увидав разбитый лоб и слипшиеся от крови волосы, женщина чуть не грохнулась в обморок. А придя в себя – принялась хлопотать вокруг мальчика как возле раненного на войне героя. Николка был раздет, отмыт, ссадины обильно залили йодной настойкой и перевязали чистой небеленой марлей, за которой Марьяне пришлось бежать в аптеку Ройтмана, на самый Земляной Вал.
Оказав первую помощь пострадавшему, тетка критически обозрела плоды своих трудов – племянник стоял перед ней живой, отмытый, с головой, замотанной в марлевый тюрбан, как у турецкого паши, – и поинтересовалась: где это Николку черти носили и как его угораздило так пораниться и изгваздаться?
Мальчик пытался отделаться привычным «да так, гулял, упал» – отговоркой, придуманной для не в меру любопытных родителей еще в античные времена, – но тетя была непреклонна. Она твердо решила выяснить, где и каким путем племянник пытался сгубить свою молодую жизнь.