Его большой день
Шрифт:
«Что, если не остановится? Не сможет остановиться? Но ведь Йожо гибнет в болоте…»
Паровоз подходил вплотную, гудок непрерывно ревел, напоминая рык разъяренного зверя. У Ондрея перед глазами с головокружительной быстротой замелькали кроваво-черные круги…
Он пришел в себя лишь тогда, когда разгневанный машинист закричал ему в лицо:
— Ты что, очумел, паршивец? Хочешь, чтоб я влепил тебе по первое число? Остановить поезд! Да ты соображаешь, что ты наделал?
Ондрей вздохнул, силы постепенно возвращались к нему.
— Тонет! Вон там, там…
— Кто тонет? — не понял машинист, глядя в ту сторону, куда указывал мальчик: там не было никакой воды, одни луга, кустарники, вдали за ними — лес. — Да ты скажи толком, кто тонет? — Машинист стал трясти Ондрея за плечо.
Мальчик наконец пришел в себя и взволнованно сказал, где Йожо и что с ним приключилось.
Лицо у машиниста смягчилось, взгляд подобрел. Он поднялся в свою будку и тут же вернулся, держа в руках длинную бечеву и ведро — очевидно, первую попавшуюся ему на глаза вещь. Он крикнул кочегару, чтобы тот сохранял давление пара на нужном уровне, а пассажиров, вышедших из вагонов, попросил спокойно подождать — он, мол, скоро придет.
— Ну давай, мальчик! — Машинист взял Ондрея за руку.
— Скорее, дяденька, скорее! — торопил машиниста Ондрей, хотя сам едва поспевал за ним.
Они прибежали к болоту. Голоса Йожо не было слышно.
Ондрей ужасно испугался. Жив ли он еще? Или толь уже сомкнулась над ним?..
Он опять побежал, но тут же сообразил, что следовало бы раньше окликнуть парнишку. Остановившись, он приложил ладони к губам и закричал во всю мочь:
— Йо-жо-о!
Отзовется? Или…
Но вот из-за кустов донесся почти стон:
— Ондришкоо!
— Мы идем, Йожко, идем! — крикнул Ондрей осипшим от волнения голосом.
Он рванулся вперед, поскользнулся, упал в ржавую, жирную воду, но тут же поднялся и пошел дальше. Машинист широко шагал за ним следом, ничуть не заботясь о том, что у него намокают брючины, что в башмаках хлюпает жижа. Так они шли, меся грязь, а когда достигли кустов, двигаться стало легче. Наконец они продрались сквозь чащу кустарника. Йожо, почти по плечи погруженный в болоте, судорожно сжимал кривую ветку. Она на самом деле здорово его выручала. Но, видать, долго бы он не продержался.
Машинист быстрыми движениями привязал веревку к ведру. Потом крикнул:
— Ну, держи, парень!
Ведро упало у самого носа Йожо, заляпав все лицо грязью. Мальчик вцепился в веревку, и машинист стал медленно его вытаскивать. Ондрей прыгал вокруг, стараясь хоть как-то помочь, но тот осадил его:
— Отойди. Одному мне сподручнее.
— А она не оборвется? — спросил мальчик, со страхом следя за натянутой веревкой.
Машинист покачал головой, улыбнулся.
Йожо медленно высвобождался из топи. Вот он в ней уже по пояс, потом по колено… Он попытался шагнуть — не получилось, ноги у него онемели, он едва ими ворочал. Веревка, однако, сделала свое дело. Когда Йожо подполз к своим спасителям ближе, они подхватили его под мышки и быстро вытянули из трясины. Вода ручьем стекала с него, болотная грязь отваливалась кусками. У мальчика зуб на зуб не попадал от холода, а главное, от пережитого ужаса. Они помогли ему дотащиться до насыпи, положили на теплую траву. Солнце постепенно возвращало ему жизнь.
Машинист подошел к Ондрею и подал ему замасленную руку.
— Ты уж не сердись, что обругал тебя, — сказал он приглушенным голосом. — Звать-то тебя как?
Когда Ондрей назвал свое имя, машинист погладил его по светлому чубу.
— Ты молодец, Ондрей, настоящий герой. Выстоять перед поездом…
Мальчишка обрадовался, почувствовал гордость.
— Ну, будь здоров! — Машинист взобрался на паровоз. На последней ступеньке он оглянулся и еще раз напомнил Ондрею, что надо бы поскорей отвести парнишку домой, не то простудится.
— А он не из нашей деревни, — нерешительно проговорил Ондрей.
Когда машинист узнал, что Йожо из той самой деревни, где ближайшая у поезда остановка, он закричал:
— Лезь сюда, мокрая курица, я отвезу тебя! У котла обогреешься…
Ондрей встрепенулся: вот бы и ему прокатиться на паровозе. Он открыл было рот, чтобы сказать об этом, но тут раздался свисток, и поезд тронулся. Мальчик смотрел ему вслед, пока он не исчез за поворотом. В душе он отчаянно завидовал Йожо, укатившему на паровозе.
Потом постоял минуту в нерешительности и повернул к деревне. В лес идти расхотелось. Он медленно брел к дому; в глазах так и стоял промокший Йожо: вот он в паровозной будке трогает разные колесики и ручки, а захочет — нажмет какую-нибудь из них, и паровоз весело засвистит. Ондрей тоже попробовал засвистеть, но у него ничего не получилось.
Водолаз
Это случилось на реке Ген, одной из многочисленных вьетнамских рек, похожих друг на друга как две капли воды, — все они широкие, глубокие, мутно-голубые. И повсюду следы мостов, разрушенных войной.
Перевозчики только успели подтянуть паром к причалу, за которым виднелась деревня, как на той стороне послышались настойчивые автомобильные гудки: один — визгливый, высокий, другой — густой и сиплый, словно рев буйвола. Сперва они чередовались, потом загудели в лад.
Паромщики — старый Тьоанг и его сын — помахали рукой в знак того, что скоро вернутся, и стали поторапливать людей, сходивших на берег. Но шоферы сигналили не переставая, покуда паром не пристал к переправе.
— Чего зря гудки надрываете? — крикнул старый Тьоанг, сойдя на берег, чтобы привязать паром к приколам.
— Давай, старый, пошевеливайся! — Из кабины первой машины высунулась голова водителя. — К вечеру в Винх поспеть надо…
Тьоанг посторонился, чтобы не мешать грузовику въехать на паром.
— Эй, ты куда? — крикнул он, заметив, что вторая машина тоже следует за первой. Он поднял костлявые руки. — Стой, говорят тебе!
— Некогда! Торопимся! — огрызнулся шофер.
— Только по одному можно, — поддержал старика сын. — У вас вон какой груз, а паром маленький. — Он загородил дорогу второй машине.