Эго и Архетип
Шрифт:
и подвергая его тяжелым испытаниям,
то в конце она вновь приводит его на прямую дорогу
и открывает ему тайны свои.
Согласно этому фрагменту, Мудрость подвергает своих сынов испытаниям, подобно тому, как Иегова подвергал Иова испытаниям при содействии Сатаны. Любимцы Бога подвергаются самым суровым испытаниям. Способность человека к индивидуации приводит его к испытаниям. По этому поводу Джон Донн делает следующее замечание:
"...самые тяжелые испытания выпадают на долю лучших людей. Как только я слышу, что Бог говорит о том, что нашел человека справедливого, богобоязненного и удаляющегося от зла, из следующих строк я узнаю, что Бог дал поручение Сатане навести савеян и халдеев на дом его и слуг его, обрушить огонь и бурю на детей его и тяжелые болезни на него самого. Как только я слышу, как Бог говорит, что нашел человека, который ему по сердцу, я вижу, что его сыновья похищают дочерей его, убивают
Хотя это испытание и может привести к мудрости, она таит в себе опасность, и поэтому в Молитве Господней содержится просьба избавить нас от него: "и не введи нас в искушение, но избави нас от лукавого".
По мнению Юнга, Иов освободился от источника своих страданий посредством расширения границ своего сознания относительно божества. По этому поводу Клюгер приводит следующее замечание Юнга:
"В своей заключительной речи он предстает перед Иовом в устрашающем виде, словно говоря: "Взгляни, каков я есть. Вот поэтому-то я так обращался с тобой". Через страдания, которым он подверг Иова, Бог пришел к этому самопознанию и дает Иову возможность познать Его устрашающий облик Познание возрождает Иова как человека. Здесь действительно находится решение проблемы Иова, т.е. истинное оправдание судьбы Иова. Без этой подоплеки проблема Иова осталась бы нерешенной, если учесть жестокость и несправедливость его судьбы. Вне сомнения, Ион выступает здесь в роли жертвы. Но он одновременно является носителем божественной судьбы, что придает смысл страданиям и освобождению его души".
Рудольф Отто первым дал ясную формулировку переживанию нуминозного. В качестве примера нуминозного переживания он использовал встречу Иова с Иеговой. Я привожу подробную цитату из его работы, поскольку она позволят составить ясное представление о его понимании нуминозной тайны:
"И тогда Элохим лично осуществляет Свою защиту. Он настолько эффективно осуществляет защиту, что Иов сам признается в том, что был повержен истинно и справедливо, а не просто был вынужден замолчать под натиском превосходящих сил. Далее он признается: "Поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле". Здесь содержится признание в убежденности и убеждении, но не в проявлении бессилия и не в уступке превосходящим силам. Здесь нет и признака того расположения духа, о котором нередко говорит святой Павел, например, в Послании к Римлянам (IX, 20): "Изделие скажет ли сделавшему (его): зачем ты меня так сделал? Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого?" Такое толкование фрагмента из Книги Иова свидетельствовало бы о неправильном понимании. В отличие от святого Павла, эта глава не осуждает отречение от "теодицеи" или признание ее невозможности; напротив, она предлагает свою собственную, реальную теодицею, которая лучше теодицеи, предложенной друзьями Иова и способна убедить даже Иова, и не только убедить его, но и унять все сомнения, терзающие душу его. Ибо странное переживание, которое Иов испытал при откровении Элохима, несет душевным мукам Иова умиротворение. Одно уже это умиротворение способно разрешить загадку Книги Иова даже без реабилитации Иова в главе 42, когда Господь возвратил Иову потерю вдвое больше того, что он имел прежде. Но что означает этот странный "момент" переживания, в котором сочетаются оправдание Бога перед Иовом и примирение Иова с Богом?
Вкратце остановившись на результатах великих деяний Иеговы (левиафан, бегемот и иные животные), Отто затем говорит следующее:
"Несомненно, эти животные являются самыми неудачными примерами из тех, которые можно встретить при поиске доказательств целеустремленности божественной мудрости. Тем не менее, как и все предыдущие примеры, контекст, смысл и содержание всего фрагмента, примеры животных замечательно передают колоссальность, почти демонический и абсолютно непостижимый характер вечной творческой силы, а также то, как эта непрогнозируемая, совершенно иная сила насмехается над всеми попытками постигнуть ее, вызывая в то же время ощущение очарования и величия. Здесь также присутствуют последние смысловые значения, но не в явном виде, а в тональности, воодушевлении, ритме изложения. Смысл всего фрагмента состоит, как и в теодицее, так и в умиротворении души Иова. Тайна (как отмечалось) входит в состав абсолютной непостижимости божества, что не могло внутренне убедить Иова, хотя и заставило бы его навсегда замолчать. Предметом нашего осознания является подлинная ценность непостижимого—ценность невыразимая, позитивная и пленительная". Ее невозможно сопоставить с мыслями рациональной человеческой телеологии и уподобить им. Она остается таинственной и загадочной. Но как только
На личностном уровне драма Иова применима ко всем. Она непосредственно адресуется к почти всеобщему вопросу: "Почему это должно было случиться со мной?" В сущности, все мы испытываем чувство обиды на судьбу и реальность, которое остается после инфляции. Такое чувство обиды принимает различные формы: "Если бы только у меня было более счастливое детство", "Если бы только я женился", "Если бы только я не женился", "Если бы только у меня был муж (жена) получше" и т.д. Все эти "если бы только" позволяют индивиду освободиться от необходимости установить продуктивные отношения с реальностью. Они свидетельствуют о наличии инфляции и не признают существования большей реальности, чем личные желания индивида. Иов спрашивает, почему с ним случилось несчастье. Из Книги Иова можно заключить, что несчастья обрушились на него, чтобы он увидел Бога.
На своей картине раскаявшегося и возрожденного Иова Блейк передал существенную особенность индивидуализированного эго. Предметом изображения фактически является жертвенная установка. В результате восприятия сверхличностного центра психического эго признает свое подчиненное положение и готово работать на благо психической всеобщности, не предъявляя личных требований. Иов превратился в индивидуализированное эго.
4. ИНДИВИДУАЛИЗИРОВАННОЕ ЭГО
Индивидуация представляет собой процесс, а не достигнутую цель. Для обеспечения психологического развития каждый новый уровень интеграции должен подчиняться задачам дальнейшей трансформации. Тем не менее, мы располагаем некоторыми указаниями относительно того, что может произойти в результате сознательной встречи эго с Самостью.
Вообще говоря, стремление к индивидуации способствует возникновению состояния, в котором эго устанавливает отношения с Самостью, не отождествляя себя с ней. Это состояние обеспечивает возможность осуществления непрерывного диалога между сознательным эго и бессознательным, а также между внешним и внутренним опытом. Степень достижения индивидуации определяет степень устранения двойного расщепления: 1) расщепления между сознательным и бессознательным, которое начало формироваться при рождении сознания, и 2) расщепления между субъектом и объектом. Дихотомия между внешней и внутренней реальностью замещается ощущением единой реальности. Дело выглядит так, словно теперь, на сознательном уровне, можно восстановить первоначальную бессознательную целостность и единство с жизнью, в которых мы начали свое существование и с которыми мы вынуждены были расстаться. Идеи и образы, отражающие инфантилизм на одной стадии психического развития, олицетворяют мудрость на другой стадии. Образы и атрибуты Самости теперь воспринимаются как отдельные от эго и стоящие на более высоком уровне, чем эго. Этот опыт вызывает у индивида ощущение, что он не является хозяином в своем доме. Индивид осознает, что существует автономная внутренняя направленность, отделенная от эго и нередко антагонистическая по отношению к нему. Такое осознание иногда приносит облегчение, а иногда вызывает тягостное ощущение. Индивид неожиданно может почувствовать себя в роли святого Христофора.
Некоторые виды снов, в которых индивид видит события парадоксальные или чудесные, нередко предвещают осознание присутствия чего-то живого в том же помещении, где находится индивид. Такие сны приводят индивида к знакомству со сверхличностной категорией переживаний, чуждых и непривычных для сознания. Приведем пример такого сновидения. Этот сон приснился пациентке, представляющей тип ученого с весьма рациональным складом ума:
У мужчины (ученого, одного из ее знакомых) случился сердечный приступ. Он взял растение под названием пушица и прижал к своей груди. Сердечный приступ тотчас прошел. Затем он обернулся к сновидице и сказал: "Коллеги будут смеяться надо мной за такой способ лечения, но он мне помогает, а мои дети слишком малы, чтобы остаться без отца". Вскоре после упомянутого сновидения произошло отдельное проявление синхронии, которая произвела неизгладимое впечатление на сновидицу и оставила отпечаток на ее рационально-механистическом мировоззрении. Дело выглядит так, словно растение устраняет симптомы сердечного приступа и восстанавливает нормальную работу сердца, подобно суперпорядку в ранее упомянутом сновидении. Растение символизирует вегетативное состояние жизни; оно аналогично вегетативной нервной системе. На психологическом уровне оно представляет первичное вегетативное состояние или способ восприятия жизни, способные вмещать деструктивные излишки энергии, скапливающиеся в сознательной личности. Этот процесс воспринимается сознательной психикой как нечто чудесное, т.е. выходящее за пределы категорий сознательного понимания.
Иллюстрацией к рассматриваемому предмету может служить сон, который приснился мужчине в возрасте около сорока лет. В детстве он испытал отчуждение со стороны родителей. Оба родителя были алкоголиками, и поэтому для сохранения дееспособности семьи не по летам развитый ребенок был вынужден исполнять обязанности взрослых. Он вырос и превратился в весьма рациональную личность, способную ответственно выполнять свои обязанности. Но затем он начал терять ориентацию. Ему перестала нравиться его работа; он знал, что ему нужно. Постепенно все, чем он занимался, утратило смысл. С ним было очень трудно работать на терапевтических консультациях, поскольку он не мог выйти за пределы рационального обсуждения. Затем ему приснился следующий сон: