Его искали, а он нашелся
Шрифт:
С этими видениями она и пришла к тем, чья воля направляла Извечный Лес. Пришла просить справедливости и мести как та, что не раз приносила победу и месть для них самих. И они ее выслушали, но не послушали. Они могли, могли послать одного из Скованных в самоубийственную, - а другой попытка убить столь защищенную цель не будет, - атаку. Подловить защищенного от видящих принца на еще одной "прогулке" едва ли выйдет, а покушение в столице будет автоматическим скандалом и потерей лица. Посылать более полные группы будет бессмысленно, ведь даже если они исполнят цель, не умерев в процессе, то выбраться все равно не смогут.
Все
Все их жизни бесценны, но некоторые все же дешевле.
Вне любых сомнений, эльфийским правителям было не менее тошно от такого решения, чем самой Тиалрианрелии. Признать, что жизнь одного из Скованных более ценна, чем жизнь их крови, что проще забыть и замять историю гибели обычного барда, чем устраивать конфликт с Империей Веков... это ранило их души и умы. Впрочем, они бы не привели свой лес к величию и не дожили бы до своих лет, если бы не научились усмирять гордость и жажду мести.
От эльфийской мести практически невозможно скрыться одиночке или тому, у кого нет реальной власти. Но те, кто властью и покровительством обладает, если сам таким покровителем не является, может быть относительно спокойным за свою жизнь. При малейшей возможности ему отомстят, ударят в спину, но это только возможность. Живут же владельцы эльфийских рабов и рабынь, прославленные убийцы, исполняющие ушастые цели, военные и солдаты, воевавшие с ними. Эльфы умеют мстить и мстительность их давно стала нарицательной, но нельзя отомстить всему миру скопом.
Простой бард, да еще и принадлежащий к сторонникам довольно порицаемой политически-социальной программы, не стоил ни жизни подготовленного и обученного Скованного, ни войны с Империей Веков, что будет мстить за свою кровь. Смешно, но мертвый ушастик был из тех ребят, что были против слишком частого использования призванных и решения конфликтов их жизнями. Не из доброты и либеральности, а потому, что считал, будто полагаясь на силу призывных, Звездный Народ рискует потерять способность решать проблемы самим. Мнение непопулярное, но не без своих сторонников и научной базы, доказывающей правоту этой теории. Научная база, доказывающая ее ошибочность, кстати, тоже была.
В общем, не стоил этот менестрель такой цены, пусть даже им вновь пришлось делать тяжелый и неприятный выбор. И почтенная ликвидатор, привыкшая такие выборы принимать и понимать, должна была понять и сейчас. Но они не знали об ее истинных чувствах, считая ее покровительство юному барду простым покровительством. А она, вот же странно, закусила удила, не пожелав забывать. Увы, но интриганкой она была лишь в сравнении со средним человеком, а не с древним ушастым, который любую недомолвку на лету ловит и потрошит. Они поняли подоплеку ее просьбы почти сразу, поняли свою ошибку.
Но слова были сказаны - ей отказали в возможности даже оплакать свою любовь.
И тогда была допущена вторая ошибка. Видящая, ищущая свое сердце, нырнула в класс действительно глубоко, невероятно развив его за невозможно короткий для эльфа срок. Ничего выдающегося, но достаточно, чтобы быть сильнее, чем ее считают, пусть и совсем немного. А желания сообщать о взятых титулах или идти работать работу, где ее усиление заметят другие, у нее не имелось.
Закрывшись в своем имении, она предалась грусти, оплакивая пустую могилу, в которую не удалось положить ничего, кроме подаренной когда-то лютни, оплакивая чужую вечность, что стала вечностью ее. Вечностью, которой теперь всегда будет вдвое меньше и плевать, что вечность та бесконечна. Она оплакивала, молча и холодно, как привыкла делать в своей жизни все. Оплакивала и обретала покой, забывая свое горе, под течением размеренной жизни.
Любые раны зарастают, особенно если им помогать.
Ее возросшего таланта хватило, чтобы уловить самую тонкую грань, самым краем ухватить идеально подобранное под нее воздействие. Ничего вредного, только возможность забыть о боли, отпустить ее туда, куда уходят те, кто не с нами - в небытие. От того, что жизнь ее любимого поставили ниже жизни одного из призванных, ее буквально колотило, но она могла это понять, пусть даже всей сутью своей отказывалась принимать.
От того, что у нее попытались забрать даже то, что осталось от ее сердца, она впала в холодное бешенство, с каким эльфы ходят в бой, с каким они убивают и умирают. Где-то на границе сознания промелькнула паническая мысль-понимание, что эта ненависть теперь направлена на ее собственных братьев и сестер.
Тому эльфу, что отдал приказ наложить столь тонкие и подлые чары на свою сотрудницу, с какой он не раз работал и не единожды поздравлял с успешным выполнением задач, было без всяких прикрас или преувеличений плохо. Насколько легко эльфы предавали чужаков, настолько тяжело было им предать собрата, пусть даже из другого государства. А уж если предавать приходилось одну из собственных соратниц... ему было действительно больно.
В тот миг, когда ворота в его имение проросли мхом, а после оказались выбиты потоком древесного тлена, в тот миг, когда в хороводе пожухлой листвы она вошла на территорию сада для медитаций, переступая через бессознательные, - но живые, - тела попавшихся ей на пути членов его семьи, он не удивился, не попытался уговорить ее отступить.
Он видел, какой она пришла к нему, видел и понимал. Бой начался без лишних слов, в полном молчании - она всегда атаковала молча, без раздумий и лишних разговоров. Вдвойне больно и страшно было оттого, кем она его видела, раз атаковала именно так. Он мог бы считаться сильнее, ведь в спаррингах он проигрывал ей лишь один раз из пяти. Следствие неудобных для нее классов, а не собственного мастерства, но все же.
Вот только он был готов лишь защищать свою жизнь, а она пришла убивать. И он умер, умер в ужасе перед небытием, как и любой другой эльф, для которого нет ничего страшнее смерти, прекращения бытия. Умер и Хранящий Память, что исполнял на ней свое воздействие через образец взятой в архивах крови. Умерли его ученики, помогающие своему учителю.
Умерла и она.
Еще с первым убитым умерла, ведь этим убийством она предала все то, ради чего жила. Убившая сородича, соратника, убившая своими руками и смотря ему в глаза - нет более страшного преступления в эльфийском социуме. Для нее теперь не было места в картине мира бывших друзей и союзников, для них она стала чем-то вроде бешеного зверя, занявшей чужое тело и память твари. А к тварям нет жалости или понимания, пусть даже ее гибель предпочли бы организовать чужими руками. Не из памяти к бывшей сестре, а просто не желая рисковать в бою с опасным противником.