Его искали, а он нашелся
Шрифт:
– Нет.
– Не отрицание, но просьба, просто сил на то, чтобы просить, у нее нет, их все забирает чистейший ужас именно перед той гибелью, что ранее заставила ее отступить даже от своей мести.
– Так назови мне хоть одну причину, по которой я пощажу твою вечность?
– Еще один рывок поднимает ее повыше, так что ноги уже не касаются земли, а на пол заброшенного склада падают капельки свежей крови.
– У тебя одна минута.
– Я могу оп... оплатить свою жизнь.
– Привычка бороться и выкручиваться до конца заставляет ее искать выход из безнадежной ситуации, хотя ей приходится сглатывать наполняющую рот кровь, чтобы просто говорить.
–
– Ложь.
– Давлю еще сильнее, вызывая агонию на лице, что даже удерживать спокойствие уже не может.
– Все ценное уже на тебе, а его я возьму с трупа.
– За меня... отомстят...
– Ужас и безнадега, заставляют ее опускаться до совсем уж примитивной лжи, где оба мы знаем, что она есть ложь.
– Лжешь.
– Прерываю ее, снова проворачивая когти в ране, вызывая полноценный вскрик и выкашлянный мне в лицо поток такой сладкой крови, что тут же впитывается в теневую плоть.
– Пожалуйста...
– По лицу начинают течь непроизвольные слезы то ли от боли, то ли вызванные отчаянием.
– Нет.
– Лишь та же нежность в словах моих, но сострадания там не найти никогда.
– Время истекает.
– Молю... поща... ди...
– От гордой, пусть и сломленной женщины не осталось и следа, только умирающая Вечность, пытающаяся оттянуть конец.
– Нет.
– Ответ не меняется, а очередной поворот когтей вызывает полный боли всхлип.
– Я не... хочу... умирать... так...
– В глазах лишь мольба, а мой облик уже наверняка неразличим из-за слез и подступающего небытия.
– Мне плевать.
– Отступаю от стены, держа ее полностью на весу, превратив когти в ее легких в шипованные крюки, что вызывает новую вспышку агонии, не дающей упасть в забытье.
– Еще причины?
Вспышка боли, что прервала беспамятство, дала силы на отчаянную попытку сделать хоть что-то. Она не могла атаковать, ведь любую попытку я предотвращу, а все, на что ее хватило, так это на очередной поток крови мне в лицо, что прочистил дыхательные пути и позволил выкрикнуть мне в лицо последние слова:
– Я хочу жить!
На землю она упала уже здоровой, а сам я едва не завопил от невыносимой боли в груди - мои удары, оказывается, куда больнее обычных ран. Намного больнее. Несколько секунд стою на месте, опасаясь, как бы я таки не угробил сам себя, что было бы глупейшей кончиной. Но боль прошла, а раны затянулись, что позволило вернуться в человеческую форму и посмотреть на свернувшуюся калачиком эльфийку.
Все тело бьет не дрожь даже, а болезненная судорога, едва ли не припадок. Дыхание сдавлено из-за рыданий, а ясновидение впервые за все время не ощущает даже попыток самоконтроля с ее стороны. Это уже не сломанная личность, это полный крах и разрушение. Но с каждой секундой вся ее воля, все то, что делает ее ею, Тиалрианрелией из Дома Туманного Древа, ветви Цветочной Синевы, соцветия Извечного Биения, постепенно восстанавливается обратно. Потому что теперь, побывав там, откуда не возвращаются, увидев глотку небытия и вывернувшись из нее, она снова захотела жить.
Наклоняюсь и подымаю ее за воротник странного доспеха. Этакое полное боди, несколько облегающее, но скрадывающее фигуру и имеющее металлические вставки из чего-то зачарованного, что наверняка обеспечивает неплохую защиту. Висящая на вытянутой руке эльфийка постепенно приходит в себя, начав нормально дышать и даже попытавшись применить какую-то успокаивающую технику.
– Зачем?
– В голосе все та же самая усталость, но теперь в ней нет смертной тоски и готовности сдохнуть.
Горечь ее никуда не делась, не пропала боль, ненависть не приугасла, как никогда не отступит пустота в том месте, где когда-то было ее сердце. Сердце, лучшая и ценнейшая половина которого была убита из-за какой-то никому не нужной тайны, а остатки она вырвала и осквернила сама, оставшись совершенно одинокой пред ликом неизбежности.
– Потому что так нельзя.
– В моих словах усталость не меньшая, но вместе с тем бесконечное упрямство, что делает меня мной.
– Нельзя сдаваться, нельзя умирать раньше, чем придет смерть. Мы дышим, пока живы, сражаемся, пока можем, вгрызаемся в глотку всему миру и самой смерти лично. Потому что ничто никогда не бывает закончено до тех пор, пока ты еще живой. Живи. Ищи повод для жизни и смерти, но не смей, никогда, слышишь, сука ты ушастая, никогда не смей принимать смерть раньше времени.
Отпускаю ее, отчего она едва успевает сохранить равновесие и совсем не изящно опуститься на задницу, чтобы не упасть оземь мешком с мукой. Киваю на сумку, притащенную Тарией, и начинаю набирать в карманы пока еще не использованные в основном периметре осколки зеркала. Даже не оборачиваясь на нее, поясняю:
– В сумке еда и припасы, в кисете зелья.
– Не выдерживаю и таки разминаю плечо, которое забрало ее раны, ибо уж очень неприятный был опыт.
– Они не подписанные, но ты же видящая, разберешься. Защита на складе довольно мощная, но не уверен, сколько она простоит, если искать будут действительно серьезно. Пара дней у тебя точно есть. Отлежись и вали куда хочешь. Продашь информацию обо мне, будь готова к тому, что приду спросить за то. Благодарностей не требую, да и хер ты на нее способна. Прощай.
С этими словами, прижимаю к себе все так же шокировано молчащую Тарию и шагаю вместе с ней за пределы склада. Тенью пользоваться опасно, ведь техники на ее основе могут и отслеживать, так что дальше пойдем уже пешком, используя стандартные способности скрытников и любимые иллюзии моей подруги.
Пора немного отдохнуть.
Улицы Вечного были взбудоражены, хотя это я изрядно приуменьшил. Количество стражников было таково, что предположил, будто они вообще всех в ружье поставили, даже отставников. Всюду шмыгали подозрительные личности и поисковые чары самых разных типов. Несколько раз мне приходилось менять сжимаемые в руках кусочки зеркала, прикрывая себя от совсем не точных, но очень мощных поисковых импульсов. Они даже не на меня направлены были, но могли задеть краешком. Мой образ отпечатался бы очередным мусорным знанием, но он все равно отпечатался бы там, создав дополнительное неудобство и ненужную зацепку на будущее.
– Слушай.
– Тария, прижавшаяся ко мне в темном переулке, пока мимо проносился наскипидареный патруль, предусмотрительно не называла меня по имени.
– А эта курва нас не продаст?
– С высокой долей вероятности она попытается.
– Отвечаю, провожая взглядом тучного капитана оной стражи, которого, если верить подозрительным пятнам и легкому флеру говна, сорвали прямо с сортира, не дав даже подтереться.
– Но с того момента, когда я вообще попал в этот переплет, пусть даже просто оказавшись рядом, наша маскировка оказалась провалена. Я там был единственным выжившим случайным свидетелем, так что даже не попытайся я убить того ублюдка лично, меня бы все равно искали. А я бы попытался, я себя знаю.