Его искали, а он нашелся
Шрифт:
Он встает на ноги и молча подходит к неподвижно сидящей девушке, которую он трахал и унижал так, как никто и никогда в ее жизни. Девушке, что легко убьет его сейчас - ослабленного и лишившегося запаса амулетов. Встает и она, а взгляды их встречаются, словно две лавины, два морских вала, оказавшиеся на пути друг друга.
– Изначальный план Рассветного Леса, ее план был в том, чтобы посеять во мне ненависть к тем, кто порабощает ее сородичей, делая из них покорные игрушки. Да и к рабству вообще - нет лучше способа начать кровавую бойню в доме моем, чем вложить мне в голову такие идеи.
– Вот же дрянь какая!
– Ядом в этих словах можно попытаться отравить крупный город и десяток деревенек на сдачу.
– Да как она посмела такое думать о великом и благородном Сорце, да осветит его Солнце!
– Я тоже так подумал.
– Ответил он, будто принял ее слова за чистую правду.
– Но семена дали всходы. А Сердце, пусть и переплавило меня в кого-то, во что-то, что прошлым Ансаргом Лас'Лернод уже не является... Я могу отказаться от своих идей, теперь уже своих, а не чужих. Но это будет значить, что я проиграл. Согласиться с ними, с вложенным в меня - проиграть вдвойне. И тогда я решил не размениваться на мелочи. Раз уж они... раз уж она так желает уничтожить рабство и рабомантов, то я дам ей ее желание, и пусть она попробует не подавиться. Я разрушу самое крепкое, самое мощное проявление рабства, какое только есть во всем мире, на всем Алурее, куда только может достичь своим взглядом Солнце.
Вот теперь она поняла.
Когда ее разум не искажала ее упряжь.
Когда она смогла сопоставить все известные ей факты, судьбу других призванных и то, как она вела себя раньше, что ощущала в те дни, когда она не желала быть никем иным, кроме как его игрушкой.
Она поняла, какое рабство он хотел разрушить.
– Как ты можешь догадаться, такими планами нельзя поделиться ни с кем другим.
– Улыбка на лицо вылезла такая кривая, что больше напоминала гримасу.
– Меня не поймут ни союзники, ни подданные, ни вассалы. Меня никто не поймет, кроме тех, кому это мое безумное желание будет выгодно ради спасения их самих. Ну, так что, ты со мной?
Ответ был дан не сразу, не без сомнений и без малейшего проявления доверия с ее стороны, но выбора у нее все равно не имелось даже сейчас. В конце концов, все это он делал не ради нее или ей подобных неудачников, чья роль давно и прочно определена за них. Он делал это ради единственного живого существа, на которое ему было не плевать, ради которого он был готов пойти на что угодно и которому не мог отказать - ради себя.
Интерлюдия вторая: "Следи за спиной"
В жизни каждого наделенного бывают моменты морального падения, когда хочется просто сесть и заплакать, а не решать очередной ворох непрерывно накапливающихся проблем. Причины такого слома бывают самые разные, от откровенно мелких, вроде неудачно прошедшего дождя, до ломающих судьбы. Когда то, чего ты так долго ждал, ускользает из рук, оставляя тебя наедине с теми самыми проблемами. Неприятная ситуация, для кого угодно неприятная, от самого забитого пахаря, до великих и ужасных Очей Вечных.
Зигмунд Роолейм относил себя совсем не к пахарям, но особой радости от этого не питал. Если уж быть откровенным, то он с радостью поменялся бы с этим пахарем местами, без сожаления отдав все непосильным трудом накопленное и наворованное. Очи Вечные - сложная должность, на которую ставят лишь самых доверенных и надежных. Может быть, он когда-то в шутку и подумывал о том, чтобы несколько вольно относиться к указам Императора и данным когда-то клятвам, но мыслями это все и ограничивалось. Зигмунду просто не было особого смысла интриговать против Империи, потому что он и так имел все, то есть, вообще все. Усадить задницу на трон, может, было бы неплохим завершением карьеры, но долго там просидеть не выйдет, а проблем навалится столько, что лучше бы и не думать.
Очами его сделал еще прошлый Император, с которым он имел если не дружбу, то твердые приятельские отношения. Годы прошли, правитель сменился, поставив на пост собственного сына, а тот сын уже и сам готовил себе наследника, а Очи у Империи оставались все теми же. Огромная власть, практически неограниченное влияние, исполнение любых желаний, прихотей и фантазий... и просто невообразимая куча работы. Непрерывной, тяжелой, выматывающей и такой, какую нельзя доверить никому другому. Или не проверить, если все же доверишь.
Те дни, когда он с азартом и блеском в глазах кидался на новые тайны и проблемы, когда с горящим праведным пламенем сердцем вскрывал очередной заговор или создавал собственный, но уже на территории противника, остались настолько далеко в прошлом, что даже память о них потихоньку выцветала. С учетом его навыков и умений - тот еще показатель. Достигший пятьдесят четвертого уровня, накопивший несметные богатства, которые даже оставить некому, переживший всех своих друзей, родных и любимых, Зигмунд просто хотел спокойно дожить свое время, еще годы и годы назад отказавшись продлять жизнь ритуалами и алхимией.
Три класса, среди которых не было ни одного боевого, позволяли ему одному держать большую часть тайных нитей, что опутывала немалую долю всего Алурея. Замену ему было найти не просто сложно, а невозможно. Герой Пера и Паутины... Всех тех, кто мог бы посмеяться над его именем, он тоже давно уже пережил. Мальчишку, чье имя оказалось забыто и вырезано из реальности, он готовил на смену практически с любовью. Да, тот ему и в подметки не годился ни в плане способностей, ни в плане опыта, ни даже в плане чистого потенциала. Но сравнивать возможного преемника с самим собой было бессмысленным самовосхвалением. Зато второй принц был лучшим из тех, кто не он.
Ключевое слово здесь именно был.
Читая отчеты, Зигмунд с трудом сдерживал желание начать биться головой о стол, стены и пол одновременно, едва подавлял навязчивую жажду начать грызть ворот своей мантии, а то и вовсе ковер под ногами. Когда эльфийские дипломаты передали официальное разрешение на убийство Осеннего Палача, он чуть не подавился ужином, который ему часто приходилось кушать прямо за работой. Подвох искать было приятно, но бессмысленно - просто по какой-то причине эту старую трухлявую корягу лишили права быть одной из них.