Его осенило в воскресенье
Шрифт:
— Почему же ты не рассказал?
— Я на секунду представил себе, как журналисты преподнесут это читателям, и меня охватила ярость… Притворяются, будто им стыдно писать о подобной грязи, а сами рады и счастливы… тошнотворные типы. Вот я и не сказал. Хватит с них блондинки.
— Но что же было на самом деле? — посмеиваясь, спросил Сантамария. — Этот фаллос принадлежал Гарроне?
— Кому же еще?
— Да нет, я не собирался так пошло шутить… Просто вещь-то редкая, сделанная в Африке или в Полинезии, и, конечно же, дорогая. А Гарроне был почти нищим. Непонятно… Ты уверен, что
— А ты, значит, подозреваешь, что он принес эту штуковину с собой?
— Вообще-то маловероятно — зачем ему было тогда оставлять улику?! Но ты полностью исключаешь такую возможность?
Де Пальма заколебался.
— Полностью исключить не могу. Мы допросили привратницу дома пятьдесят пять, которая раньше убирала у Гарроне. Но она уже несколько лет перестала у него убирать и, понятно, ничего не знает. Родные тоже ничего об этой каменной «безделушке» не слыхали. Так что, может, и стоит провести дополнительное расследование. Но если речь идет о музейной редкости, то…
— Хорошо-хорошо, я займусь этим сам, — с улыбкой сказал Сантамария.
Как-то воскресным днем префект со всей семьей отправился в музей Древнего Египта и встретил там Сантамарию. Бедняга Сантамария честно признался, что пришел в музей не по долгу службы: просто он, будучи холостым, часто по выходным на часок-другой заглядывал в музеи. Префект, который привел в музей своих чад с чисто воспитательной целью — приобщить их к сокровищам культуры, — мгновенно назначил Сантамарию экспертом по части древностей и произведений искусства. С тех пор любое расследование, мало-мальски связанное с картинами или скульптурами, поручалось ему.
— А ты сходи на виа Пейрон, — предложил он Де Пальме. — Хотя там уже был Мальяно, но все-таки!
— Да ну, что там нового можно узнать?
— Видишь ли, как утверждает Кампи, он и синьора Дозио не поддерживали никаких отношений с Гарроне. А вдруг его родные скажут, что это не так?.. Впрочем, я сам туда загляну завтра утром.
— А оттуда поедешь к синьору Кампи обедать с синьорой Дозио? — усмехнулся Де Пальма. — Потом расскажешь мне, какова она собой. Скорее всего, высокая блондинка.
— Это уж наверняка, — с нарочито сицилийским акцентом ответил Сантамария. — Жена промышленника из Турина другой и быть не может.
— А синьор Кампи ее наверняка… — Де Пальма сделал выразительный жест рукой.
В этом комиссар Сантамария был не слишком уверен. Быть может, именно потому, что синьор Кампи преднамеренно наводил его на эту мысль, что, впрочем, еще ничего не доказывает. Нет, сомнения возникли у него по другой причине, по какой именно — он пока и сам четко не мог уяснить. Лишь позже, когда он возвращался домой и посмотрел на ограждения и проломы в асфальте, ему пришло на ум, что кое-какие подозрения на этот счет у него зародились еще до беседы с Кампи.
2
Анна Карла, верно, газет пока не читала. Если он сразу расскажет ей обо всем: об убийстве, о разговоре с полицейским комиссаром, о письме, она обязательно попросит его приехать. И отказаться будет просто невежливо. Но, увы, сегодня вечером он занят.
Массимо пошел по галерее проспекта Витторио — длинной с серыми портиками, невыразимо унылой.
Скорее всего, Анна Карла вообще еще не вернулась домой. И уж в любом случае непростительно рассказывать о таких чудесах по телефону. Пусть ее проведет тихий вечер в семейном кругу — с дядюшкой Эммануэле и Витторио. А завтра он пригласит ее к себе, ничего заранее не сказав, и она внезапно очутится лицом к лицу с этим полицейским, который, впрочем, ему весьма симпатичен.
Добравшись до Порта Нуова, он стал себя убеждать, что очень устал и что приятно будет отдохнуть в зеленом саду на пьяцца Карло Феличе. Однако все скамейки были заняты детьми и стариками, и он, в нерешительности потоптавшись на месте, повернул назад. Шел неторопливо, хотя было уже начало восьмого. Заглянул в кафе, выпил чашку холодного чая, хотя не испытывал жажды. Последнюю часть пути шел медленно, сберегая силы для двух этажей, которые ему предстояло одолеть, поднявшись вначале на дребезжащем лифте до четвертого этажа.
Лелло жил в уютной квартирке-мансарде с видом на виа Бертоле. Одна беда — последние годы два этажа до мансарды давались Массимо все тяжелее.
Когда-то он взбегал по этим ступенькам и останавливался лишь на площадке, чтобы перевести дух. Но то было прежде, три года назад. Сейчас сам Лелло, человек рассудительный и независимый, нашел бы подобную прыть смешной. Поднимаясь в разболтанной, обшарпанной кабине лифта, Массимо пытался убедить себя, что Лелло и впрямь человек независимый и рассудительный. Во всяком случае, достаточно рассудительный, чтобы спокойно принять новость, которую он ему сообщит сегодня вечером или завтра. Массимо с силой постучал в дверь. Лелло ни за что не хотел покупать обычный электрический звонок, он непременно хотел отыскать звонок-ключ. Наконец он нашел на базаре «Балун» бронзовый молоток и повесил его на дверь.
— А, это ты, — сказал Лелло. — Входи же.
Он провел Массимо через прихожую, которую пышно именовал «мой кабинет», в гостиную, где стоял низенький квадратный столик светло-серого цвета, который Лелло купил два года назад на выставке американской мебели, потому называл его не чайный столик, а коффитейбл. Обычно на нем валялись кипы журналов, газет, писем, пачки сигарет. Но сейчас на столике были разложены географические карты и туристские путеводители. Значит, разговор пойдет о летнем отпуске.
Рано или поздно нам пришлось бы об этом заговорить, подумал Массимо. И все-таки ему захотелось вдруг исчезнуть, раствориться или, на худой конец, отложить объяснение на завтра.
— Сегодня мы с тобой держим военный совет, — сказал Лелло, перехватив его взгляд.
Какая глупая метафора, с невольным раздражением отметил Массимо.
— Кстати, вот твой заграничный паспорт, — сказал он, вынимая из кармана паспорт и осторожно кладя его на стол.
— Ты просто чудо! — воскликнул Лелло и показал на карты в знак того, что и он не терял времени даром. Сел на черный диван и, когда Массимо опустился рядом и закурил, с важным видом произнес: — Итак, я полагаю, в этом году мы будем штурмовать Грецию, не так ли?