Его прощальный поклон. Круг красной лампы (сборник)
Шрифт:
– Глупец! – прошипел он. – Вы еще об этом пожалеете!
– Очень может быть! – вскричал молодой человек. – Но запомните, все кончено! Я не хочу больше об этом слышать!
– Но вы дали слово!
– Свое слово я сдержу и не стану никому ничего рассказывать. Но я лучше увижу Эву в могиле! Все кончено раз и навсегда. Она сделает так, как я ей скажу. Мы больше не хотим вас видеть.
Смит, ставший невольным свидетелем этой перепалки, поспешил вниз, не желая быть втянутым в спор. Очевидно, между ними произошла какая-то серьезная ссора и Ли собирался отменить помолвку своей сестры. Смиту вспомнилось
В тот день должен был пройти поединок между Хасти и Маллинзом, и людской поток катился к берегам Айсис, чтобы посмотреть состязание в гребле. С неба ярко светило майское солнце, и желтая тропинка стала полосатой от черных теней высоких вязов. По обе стороны дороги чуть поодаль серели освященные веками здания колледжей, седовласые матери, наблюдающие высокими многостворчатыми окнами за своими юными жизнерадостными питомцами, в головы которых они вкладывали знания и разум. Облаченные в черное профессора, чопорные руководители кафедр и факультетов, бледные ученые, загорелые молодые спортсмены в соломенных шляпах, белых пуловерах или разноцветных блейзерах, – все спешили к голубой реке, которая змеится через оксфордские луга.
Чутье старого гребца подсказало Аберкромби Смиту точку, с которой лучше всего наблюдать за тем местом, где начнется основная борьба, если, конечно же, дело дойдет до борьбы. Вдалеке он услышал глухой шум, ознаменовавший начало гонки, который быстро перерос в приближающийся рокот, гром бегущих ног и крики мужчин в лодках внизу. Мимо него, громко дыша, промчалась группа легко одетых молодых людей, и ему удалось, вытянув шею, рассмотреть за ними Хасти, который уверенно и ровно работал веслом, делая тридцать шесть ударов в минуту, и его отстающего на целый корпус противника, который резкими толчками пытался догнать Хасти на сорока ударах. Смит поддержал друга криком, потом посмотрел на свои карманные часы и уже хотел идти обратно, но тут почувствовал прикосновение к плечу и увидел, что рядом с ним стоит юный Монкхаус Ли.
– Я увидел вас здесь, – застенчиво, как бы извиняясь, произнес он, – и решил поговорить. У вас не найдется полчаса? Это мой коттедж. Я снимаю его с Харрингтоном, он в Кингсе учится. Давайте зайдем, выпьем по чашечке чаю.
– Вообще-то мне нужно возвращаться, – сказал Смит. – К экзамену готовлюсь. Но с удовольствием зайду на минуту. Я бы и не выходил сегодня, но Хасти мой друг.
– И мой тоже. Он отлично гребет, не правда ли? У Маллинза нет шансов. Но пойдемте в коттедж. Не скажу, что там очень уютно, однако летом в нем прекрасно работается.
Это был небольшой белый домик с зелеными дверьми и ставнями и легкой деревянной решеткой у крыльца. Он стоял ярдах в пятидесяти от берега реки. Главная комната была кое-как превращена в кабинет: сосновый стол, некрашеные полки, заставленные книгами, на стене несколько дешевых олеографий. Через минуту на спиртовке закипела вода, и на подносе были принесены чайные принадлежности.
– Садитесь
– Что?
Смит замер с горящей спичкой в одной руке и незажженной сигаретой в другой.
– Да, это может показаться очень странным, и самое худшее то, что я не могу назвать вам причину, поскольку связан клятвой… суровой клятвой, но я имею право сказать, что Беллингем – опасный сосед. Лично я намерен на время перебраться сюда.
– Опасный! Но что вы имеете в виду?
– Ах, это как раз то, что я не имею права говорить. Но отнеситесь серьезно к моему совету, переезжайте. Мы с ним сегодня очень сильно повздорили. Вы наверняка слышали это, когда спускались по лестнице.
– Я видел, как вы выходили из его комнаты.
– Он страшный человек, Смит. Да-да, страшный. У меня не осталось в этом никаких сомнений после того вечера, когда он потерял сознание… Ну, вы помните, когда сами спускались к нему. Сегодня я решил поговорить с ним о его недостатках, но он наговорил мне такого, от чего у меня волосы встали дыбом, к тому же еще хотел, чтобы я присоединился к нему. Я человек не очень религиозный, но, знаете, у меня ведь отец священник, поэтому я считаю, что существуют определенные границы, за которые нельзя выходить. Слава Богу, что я раскусил его сейчас, когда еще не слишком поздно. Он ведь собирался породниться с моей семьей.
– Это, конечно, очень интересно, Ли, – сдержанно произнес Аберкромби Смит, – но вы либо сильно преувеличиваете, либо многого недоговариваете.
– Я просто предупредил вас.
– Если существует какая-то реальная угроза, никакое обещание не должно вас останавливать. Если бы я узнал, что какой-нибудь мерзавец собирается взорвать динамитом дом, никакие клятвы не помешали бы мне остановить его.
– Но я не могу остановить его. Все, что я могу – это предупредить вас.
– Не сказав, чего мне стоит бояться.
– Беллингема.
– Но это же несерьезно! Почему я должен бояться его или вообще кого-нибудь?
– Я не могу этого сказать. Я могу только умолять вас уехать оттуда. Там вам грозит опасность. Я не хочу сказать, что Беллингем хочет причинить вам зло, но это может случиться. Сейчас рядом с ним оставаться опасно.
– Возможно, я знаю больше, чем вы думаете, – сказал Смит, внимательно всматриваясь в мальчишеское простодушное лицо Монкхауса Ли. – Предположим, я скажу, что Беллингем живет не один в своей комнате.
В страшном волнении Монкхаус Ли вскочил со стула.
– Так вам все известно? – вскричал он.
– Женщина.
Ли со вздохом опустился на свое место.
– Я обещал молчать, – тихо произнес он, – и не имею права рассказывать.
– Как бы то ни было, – сказал, вставая из-за стола, Смит, – я не хочу по непонятной причине покидать комнату, которая меня полностью устраивает. Согласитесь, с моей стороны было бы несколько малодушно бросать все свои пожитки и бежать куда глаза глядят только потому, что, по вашим словам, Беллингем может мне чем-то угрожать. Я, пожалуй, все-таки рискну и останусь, и уже пять часов, так что прошу меня извинить.