Его птичка
Шрифт:
Я прикрыла глаза и попыталась представить себя на острове спокойствия и тишины посреди бушующего океана страстей. За дверью все так же слышался гул голосов, и мне не хотелось в него окунаться. Лучше еще посидеть здесь, наверняка, скоро придет другая медсестра, с другой коробкой перчаток.
Незаменимых нет, и эта истина пришла ко мне, когда отца на следующий же день после смерти заменили на рабочем месте, пока положение нашей семьи неуклонно ухудшалось.
Медленно поднявшись, скользя пальцами по гладкой стене,
Прошла еще минута или час, а я так и стояла, не двигаясь, словно застывшая фигура в бесконечности бытия.
Прижавшись затылком к прохладной стене, я медленно приходила в себя, но дыхание было все еще рваным от обильного потока слез, которые и сейчас лежали соленой влагой на губах.
Дверь скрипнула, и я вяло перевела взгляд на вошедшего.
Роман Алексеевич.
Хладнокровный с виду, но в глазах все еще полыхал адреналин. Как давно все произошло? Как давно я здесь стою? Как давно я была просто Аней Синицыной, жаждущей танцевать и стать знаменитой?
Теперь только одно желание плескалось в дрожащем теле, еще не оформленное, но такое дразнящее, как жужжание комара. Быть в его, таких надежных руках.
Роман Алексеевич, все еще в операционной форме, стоял и разглядывал мое наверняка опухшее от слез лицо, покрасневшие глаза, дрожащие губы и зажатые в кулаки руки.
Красива ли я сейчас для него? Почему-то это меня тревожило меньше всего.
— Она жива? — то ли вопрос, то ли хрип, вырвавшийся из пересохшего горла, но он понял, потому что почти таким же голосом ответил, отрывисто:
— Да. Успели. Состояние стабильно.
Услышав собственный всхлип, я почувствовала новые слезы и крупную дрожь, заставившую тело сотрясаться.
Спас. Но разве могло быть иначе?
Он взирал на мою истерику, не отрываясь, и невольно сделал шаг ко мне. Небольшой, но такой неотступный.
— Почему ты еще здесь? Ну, утихомирься, все же закончилось.
На негнущихся ногах я приблизилась к мужчине. Шаг. Еще один и вот я буквально впечатываюсь в жёсткое тело, обхватив его плечи трясущимися руками.
Пальцы погладили влажные от пота волосы, ощупали шею, плечи, щёки, нос, лоб, словно проверяя наличие ран, готовые тут же залечить их своей нежностью. Я чуть его не потеряла.
Сойдя с ума от мужского запаха и близости, я, не сдерживая порывов, прижалась мягкими губами к его… Твердым, неподвижным, но точно не равнодушным.
Сейчас весь мой мир сосредоточился в этом месте, в этом человеке.
Роман Алексеевич не двигался. Казалось, он с легким, почти научным интересом наблюдал за вторжением в его личное пространство. Но в глубине глаз вдруг вспыхнул огонь возбуждения, когда я поцеловала его.
Тело напряглось, дыхание участилось. Взгляд серых глаз обжигал, как пар от кипящей воды, и вмиг я забыла все, что знала и умела.
Мечты и планы превратились в молекулы и рассыпались, чтобы обратиться в безумное желание принадлежать этому мужчине.
Чего же он ждет? Мне это нужно, разве он не понимает? Неужели хочет, чтобы умоляла?
— Прошу, — вконец отчаявшись, прошептала я, сквозь поцелуи. Кончик языка прошёлся по горячим губам, и Роман Алексеевич дернулся.
Прикрыл глаза. Всего мгновение. Сейчас решится все. Жизнь, такая размеренная раньше, теперь неслась во весь опор к краю. К до и после. Теперь уже ничего не будет прежним.
Когда открыл, из его горла вырвался гортанный рык, а тело пришло в движение.
Резкий рывок рукой, и послышался щелчок замка пластиковой двери.
Глаза в глаза и больше нет врача и пациентки. Есть Рома и Аня, есть мужчина и женщина.
Здесь только он и я.
Роман сделал затяжной вдох, словно пловец перед прыжком в воду и нырнул в меня, захватывая в плен медовый рот.
И не было в этом нежности, только желание покорять. Губы, язык, всё тело было уже в плену, но я и не намеревалась вырываться.
Я упивалась его властью над собой: жадными руками, которые в плотное кольцо обхватили мой тонкий стан, низким голосом, шепчущим, какая я сладенькая, твердым горячим естеством, опаляющим даже сквозь несколько слоев одежды.
Его напор пугал до дрожи, словно он только что проснулся от многовекового сна и стремился нагнать все упущенное.
Я трепетала от страха, но старалась отзываться, вкладывая в неистовый поцелуй всю благодарность и восхищение, что зиждилось внутри возбужденного тела.
Я хочу его. Прямо сейчас.
Его касания обжигали кожу рук, спины, ягодиц, словно он раскалённым железом ставил своё клеймо. Но этого мало, я хотела больше, желала его всего — в себя. Слова были не нужны — шептали тела.
Длиные мужские пальцы запутались в волосах, пока мои лихорадочно стягивали форменную рубашку, открывая для меня доступ к совершенному телу.
Каким еще оно может быть у бога?
Плевать, что на него молятся все, плевать, что он не любит никого. В это мгновение, в эту секунду, в процедурной, что стала для меня островом защиты, он принадлежал мне.
Он мой.
Рома рывком задрал футболку и мгновение смотрел на дерзко торчащие соски на небольшой белой груди. Лишь мимолетный взгляд на раскрасневшееся в страсти лицо, и его губы как-то по-звериному прекрасно впились в соски.
Я пискнула от трепета, током разнёсшегося по всему телу. Роман стиснул рукой одно полушарие, другое продолжив изводить языком, и я почувствовала, как меня сильнее засасывает в омут блаженства, и нет сил сдержать возглас.
Его рука тут же зажала открывшийся рот. Болезненно, но так приятно.