Его птичка
Шрифт:
Мои глаза все время невольно ловили проходящих мимо палаты, чтобы спрятаться, если заприметят Рому. О том, что его нет в больнице, я узнала ближе к обеду, когда их с соседками пришла осматривать другой врач.
И, конечно, я была довольна и твёрдо для себя решила, что все к лучшему. Не станет волнений и трепета тела, никто не подвергнет мои мечты сомнению и не станет своими поцелуями уносить в чувственный мир нирваны.
И неважно, что из-за этого набегали на глаза слёзы, а губы дрожали от внутренних рыданий.
Все к лучшему.
Завтра
Возвращаясь с обеда в свою палату, я заметила заведующую. Та ходила по этажам, проверяла работу персонала, как будто людям требовалось что-то напоминать или подсказывать. Марина Евгеньевна была важной, гордой птицей, похожей на ворону, которая раздражала персонал своим нелепым карканьем. И как все представители этого вида, предпочитала яркие, привлекающие внимание вещи.
Красный пиджак с рукавами колоколом, белая юбка с бахромой и перламутровые бусы. Возможно, это и выглядело модно, словно дама сошла с обложки журнала «Vogue», но мне казалось безвкусным и вычурным.
Сама я предпочитала спокойные пастельные тона в одежде и в быту, которые не оттеняли моей красоты, а подчёркивали нежный цвет лица, глубокие синие глаза и блеск волос, не тронутых химией.
Это, конечно, замечали и часто делали комплименты. Правда, осознание собственной красоты ко мне пришло довольно поздно и вызвало немало волнений и сложностей.
С самого детства я танцевала, дружила с Артуром Веселовым и другими девочками с балетной школы, помогала нянчить двух братьев. Собственная внешность меня не волновала, пока однажды гость в балетной школе не заметил:
— Ба, да у вас тут настоящий самородок. Она просто прелестна, — восхищался заезжий преподаватель из Петербурга, города, известного своими талантами.
— Вы правы. Синицына не только хороша собой, она еще великолепно себя держит, — смотрела прямо на меня преподаватель Милана Олеговна, когда-то подающая надежды, балерина. — Анна в центр. Аллегро и Кабриоль.
Я, чувствуя на себе взгляды присутствующих, заинтересованные, оценивающие и завистливые, продемонстрировала несколько изученных движений и сделала это, по моему собственному мнению, так, как было нужно.
— Ну что ж, камень еще точить и точить, — проговорил, кивая чему-то своему, седовласый танцор Михаил Валерьевич, а потом увел преподавателя в сторону для более приватного диалога.
Я же, полная счастья и радости — меня оценили, дали шанс на будущее, — повернулась к своей группе и не увидела поддержки ни у кого. Только ненависть и ревность.
Это не было похвалой в прямом понимании, но меня выделили из двадцати девочек в группе и это стало концом нормальных отношений с ними.
Люди с блестящими талантами, так называемые гении, часто одиноки. Ими восхищаются, их ненавидят, перед ними раболепствуют, но никогда не примут в обычное общество. Общение с выдающимися личностями, если не принижает достоинство простого человека, то собственную значимость низводят до уровня туалетной бумаги.
Эту истину я поняла лет в пятнадцать.
В то же время, привыкшая к простому общению я и не заметила, как парни в школе, в которой я появлялась не столь часто, стали приглашать меня на свидания, делать комплименты и дарить подарки.
Девочки из моего класса, с которыми я и так общалась постольку поскольку из-за нехватки времени, стали демонстрировать мне острое неприятие.
— Это стадо, — лишь пожимал плечами Артур — мой друг, когда я приходила к нему рыдать о несправедливости жизни.
— Но я же ничего им не сделала. Я вообще, прихожу только сдавать контрольные.
— Сам факт твоего существования бесит их. Стань выше этого, научись защищаться и перестань плакать, тебе это не идет.
А вот и наш Веселов. Друг Ани
Мне пришлось научиться.
Девочки в школе, озлобленные на постоянное ко мне внимание, часто подкарауливали возле дома. Выбор был: лечь и позволить себя избивать или вспомнить уроки отца по самозащите. Я постояла за себя, находя для ударов такие места, о которых девочки и не подозревали. Кто же знал, что я начну давить на пальцы и лупить по ушам.
К мальчикам из класса, которые с азартом наблюдали за женской дракой, а кое-кто даже снимал, я стала относиться, как к грязи. Хотите дарить подарки, пожалуйста, но не трогайте и не надейтесь на свидание.
Лишь спустя два года, я ощутила в себе странные непривычные желания. Худые девочки физически развиваются медленнее, но однажды выступая на сцене, двигаясь в такт надрывной музыке, создавая руками и ногами красоту танца, я ощутила томление внизу живота.
Меня возбуждал балет, меня будоражила сцена, само движение.
Со временем тело стало отвечать на ласку собственных рук и мне захотелось понять то, о чем другие девочки и мальчики говорили лишь шепотом.
После репетиций и выступлений я позволяла себе спрятаться в ванной комнате и довести возбуждение до логичной кульминации. Сбрасывая напряжение, я не оформляла его в какой-то определенный образ, я просто парила по волнам экстаза. Но не сегодня.
Пальцами, я ласкала себя между ног, четко понимая, кого я хотела видеть рядом.
Пальчиком я впервые проникла внутрь, вспоминая такие умелые, приводящие в восторг ласки Ромы. В голове появилась порочная фантазия соития прямо на сцене под яркими софитами, в которых два тела будут, словно наполненными светом.
Из горла вырвался хрип: «Рома», а в глазах поплыли пятна.
Почему же раньше меня не интересовали парни? Пару свиданий так ничем и не закончились. Мне было просто неприятно наблюдать за откровенным враньем своих поклонников, которые рассказывали о победах на любовном фронте, каких-то деньгах, или влиятельных родственниках. На даже эти красивые, высокие парни не вызывали и тени влечения, как от танца. Или Ромы.