Его сиятельство Каспар Фрай
Шрифт:
– Я не всегда… - Ева поскребла ногтем потертые кожаные штаны.
– Я только когда в зале играю, а в остальное время - в сарафане.
Генриетта пыталась напомнить про учебу, но и там была бита, Еве давно наскучило в школе для девочек, и она вытребовала себе привилегию учить цифирь, теоремы и языки - арамейский и ральтийский. И во всех этих предметах она, как и ее брат, преуспевала.
Пришлось Каспару обучать девочку драке, и эти знания она также впитывала с непосредственной детской жадностью. Падала
Теперь уже и это было в прошлом, Ева подросла, стала оформляться как миловидная девушка, однако ее увлечение ратными предметами так и не прошло.
На прошлой неделе к ним заходил сын мельника Бурна, что имел водяную мельницу у южных ворот. Родители заранее договорились, чтобы познакомить молодых, сыну мельника было уже семнадцать, а Еве почти пятнадцать, и при состоятельных родителях можно было и жениться.
Когда сын мельника ушел, забрав какую-то пустяшную котомку, что послужила поводом для визита, Генриетта осторожно спросила дочь:
– Ну как тебе парень, дочка?
– Ничего, кудрявый и глаза ласковые, - призналась та и заулыбалась, впервые явив румянец смутившейся девицы.
Каспар и Генриетта обменялись тайными, полными надежд взглядами - неужто дочка исправляется?
Наконец третьего дня молодой Бурн снова пришел, чтобы вместе с Евой пойти посмотреть на вставший на южной дороге балаган. На парне были новые башмаки с ремешками и подковками, такие в городе носили только люди состоятельные. Его куртка имела стеганую подкладку на шелку, а лацканы были украшены расшитыми серебром узорами. Наряд венчала войлочная шляпа с кожаной оплеткой полей, осаженная не на горшке, как делали простолюдины, а на специальной колодке в шляпной мастерской.
Чтобы не ударить лицом в грязь, Фраи разодели дочь под стать кавалеру. Еве это не слишком нравилось, она предпочитала одежду попроще, но в этот раз ей пришлось уступить матери, нарядившись в три исподние и одну верхнюю юбку, вышитый бисером темно-синий апорник с широкими рукавами на серебряных застежках и шелковую блузку с двойной подстежкой, чтобы прилично было.
Под конец сборов Ева уже жалела, что решилась на парадный выход, и со страдальческим лицом терпела укладку косы под жесткую женскую шляпу, крепившуюся к косе колючими шпильками.
Брать навязанный ей новенький туесок она отказалась, заявив, что он слишком мал.
– Да куда же тебе больше, чего в него класть? Ведь это только для порядка, нельзя девушки в шляпе и без туеска, некрасиво это, - разъясняла мать, но Ева стояла на своем и вышла к молодому мельнику с туеском матери, он был вдвое больше нового.
Пауль был в восторге от вида Евы и теперь совершенно точно утвердился в мысли, что она красавица. Сняв
– Не бойся, тебя со мной никто не тронет, - сказал Пауль.
– А кого бояться то?
– улыбнулась Ева.
– Воров, вот кого. Их у балагана, как мух в свинарнике, того и гляди обчистят.
– Во, смотри чего припас…
И он достал из кармана фунтовую гирю с привязанным к ней куском бечевки.
– Как врежу, небось не понравится.
– Это разве кистень?
– усмехнулась Ева.
– Вот оружие - получше твоего.
С этими словами они открыла материн туесок и достала из него тяжелую боевую перчатку из кольчужных колец.
– Это чего?
– удивился Пауль.
– Перчатка.
Ева надела перчатку на руку.
– И чего с ней делают?
– Можно в морду заехать, а можно нож выхватить - прямо за жало и ничуть не порежешься.
– Ух ты! Это тебе отец дал?
– Да. У него всяких военных снастей видимо-невидимо.
– Против вора это не годится, - покачал головой Пауль, ему не хотелось в делах обороны выглядеть хуже девчонки.
– Почему?
– Он выхватит кошелек и бежать.
– А я его собью вдогонку.
– Как это?
– Смотри!
Ева размахнулась и швырнула перчатку с руки в ворота ближайшего дома. Перчатка тяжело ухнула в дубовые доски, во дворе залаяла собака. Ева быстро подобрала ее, и они с Паулем, взявшись за руки, побежали к Рыночной площади, хохоча и радуясь возможности напроказничать.
Когда они были уже возле южных ворот, Ева указала на проезжавшего мимо всадника и спросила:
– А вот как ты думаешь, можно сшибить рыцаря в латах, если у тебя только оглобля имеется?
Пауль удивился такому вопросу и пожал плечами, он косился на других парней, которые тоже шли к балагану и с интересом посматривали в сторону Евы.
– Можно ткнуть его в железку, он и свалится, - предположил мельник.
– Нет, - покачала головой Ева.
– Он оглоблю отобьет, а потом тебя - р-раз, надвое!
– Как это, надвое?
– Мечом. Четыре фута каленой стали, от него и на земле не спрячешься.
– А как же тогда?
– опешил Пауль, представив себе эту страшную картину.
– Надо лошадь под «бабки» ударить, ноги осушишь, она и споткнется. Вот тогда и не зевай, - Ева вздохнула, - добивай вовремя.
– Кого?
– Рыцаря, кого же еще? Пока он оглушенный, двигаться будет, как пьяный.
Пауль был очень удивлен такими разговорами Евы, а она не сходила с этой темы все то время, пока они смотрели представление в балагане. Вернувшись домой, он все рассказал родителям, а уж потом мельничиха прибежала к Фраям, чтобы предупредить, что с их дочкой что-то неладно.