Его сиятельство Каспар Фрай
Шрифт:
– Вот и хорошо. Только ты бери товар подороже, пурпур или блурин, а то чего холстянку таскать, с нее много не выгадаешь.
С этими наставлениями Каспар и оставил тогда Рыпу, а когда заходил к нему в «димпартамент», наблюдал, как растет или уменьшается стопка крашеных тканей - это отражало внутреннюю борьбу бывшего вора. Так продолжалось с полгода, потом Рыпа «переболел» воровской болезнью и все вернул на склад.
Каспар к этой теме больше не возвращался, а Рыпа радовал его деловой смекалкой и желанием слиться с командой, стать неотъемлемой частью
7
После чая Хуберт отправился на склад Луцвеля, а остальные пошли на вторую красильню, где всем заправляли Рыпа с помощником - расчетчиком. Бывший вор все еще боялся цифири, хотя затри года работы у Каспара Фрая премного в ней преуспел.
По дороге к процессии присоединились Слизень и Свинчатка. Узнав, в чем дело, они отказались от чая, решив посмотреть на «испытания». Одно время эти двое бывших воров носили обычные имена, но клички оказались сильнее, и они снова стали Слизнем и Свинчаткой. Свои к этому давно привыкли, однако приезжие купцы иногда пугались, им по роду деятельности приходилось быть осторожными.
В красильне работа шла вовсю, в котлах варились разноцветные холсты, работники подносили дрова и сливали в реку отходы. Медленно вращались решетчатые барабаны, вытягивая полотно после окрашивания. Потом, для просушки, его раскладывали на стапелях - пурпур, лазурь, леванир и капирол - все отдельно.
Рыпа приказал развести под одним из чистых котлов огонь, принес заготовленное ореховое масло и стал самолично растирать в нем крупчатую капирольную смолу.
Смола разводилась хорошо, гранулы таяли в руках Рыпы, однако, несмотря на фильтрацию, в масле, помимо сладковатого запаха ванили, осталась тонкая взвесь горелого теста. Это было заметно даже невооруженным глазом.
– Испортим холст, и все дела, - заметил Певиц.
– А я все равно испробую, - упрямо ответил Рыпа, еще энергичнее взбивая краску.
– Может, холст запах заберет?
– пошутил Свинчатка.
– Будет вроде отдушки.
– Это было бы неплохо, - согласился Каспар.
В своих красильнях они добавляли во время покраски душистые масла, но, когда ткань высыхала, запах уходил. Однако стоило сшитой из этого холста рубашке согреться на теле, приятный запах появлялся вновь.
Приезжие купцы охотно покупали «цветочный холст», поскольку он хорошо расходился на рынках их городов. Конкуренты Фрая пытались повторить эту хитрость, но их ароматы дольше первой стирки не держались.
– Вода в котле уже закипела, мастер Рыпа, - сообщил работник, с любопытством косясь на Фрая. Все знали, что он здесь самый главный хозяин.
– Сейчас запустим… - сказал Рыпа, разминая кусок холста в тазу с разбавленной маслом краской.
– Давай, Рыпа, запускай - дела не ждут!
– подгонял, усмехаясь, Луцвель.
– Не дергай! Еще немного, а то комки попадаются…
Наконец жестяной таз был передан работнику, и тот со всей осторожностью вывалил его содержимое в кипящую воду.
Она тотчас окрасилась в грязно-коричневый цвет, а на поверхности показалась
Пока время шло, прибежал со своего склада Луцвель, чтобы узнать, как идут дела. Слизень сходил на чесальню, а Свинчатка навестил свою зазнобу в швейном цеху. От этих отношений у нее год назад уже родился сын и, судя по всему, скоро ожидалось новое пополнение, но Слизень жениться не торопился, предпочитая считать себя холостым. В сыне он души не чаял и собирался вскоре забрать зазнобу с работы, чтобы сидела дома и не полагалась на няньку.
Наконец пришло время вынимать холст после первой проварки. Собрались все, кроме Хуберта, он был человеком размеренным, неспешным, лишь крайние обстоятельства могли превратить его в стремительного бойца.
«Это он в мамашу», - говаривал Каспар.
Холст бросили в корытце, полили кипятком, потом водой с щелочью и, наконец, чистой - из реки.
Рыпа прогнал его через выжимные валы и, встряхнув, показал собравшимся. По всему холсту сквозь темно-песочную окраску проступали светлые желтоватые пятнышки - жженое тесто в ореховом масле сделало свое дело.
– Вот что значит испортить холст, - сказал Певиц, не скрывая своего торжества.
Рыпа и сам видел, что опростоволосился. Вздохнул тяжело и, смяв мокрую холстину, собрался уже швырнуть в угол, где лежали тряпки для ежедневного мытья полов.
– Стой!
– одновременно крикнули Каспар и Луцвель.
Рыпа замер.
– Ты тоже увидел?
– спросил Каспар Луцвеля.
– Вроде на «пшенку» похоже, - ответил тот.
– Вот и я подумал… Ну-ка, разверни еще раз!
Рыпа развернул. Луцвель и Каспар взялись за края, стали мять и встряхивать окрашенный холст.
– Хорошо бы второй слой, - сказал Луцвель.
– А то пока непонятно.
– Эй, Ривал!
– позвал Каспар работника.
– Слушаю, хозяин!
– крикнул тот, выбегая из-за парящего котла.
– Тащи сюда «синьку» и пурпур! Всего по горсти!
– Ага!
– кивнул Ривал и помчался в каморку, где хранились краски.
– И леванир захвати!
– крикнул ему вслед Луцвель.
Четыре года назад они уже пытались воссоздать привозную ткань, называемую купцами «пшенкой». Она выглядела так, будто была густо обсыпана крашеным пшеном. Пятнышки попадались то яркие, то чуть затуманенные - в несколько слоев, оттого казалось, будто смотришь на ночное небо.
Каспар с Луцвелем сделали сотни проб, использовали самые разные способы, но «пшенку» получить не удалось, хотя красить ткани «в горошек» они научились отменно.
Вскоре все необходимое было доставлено - краски, вода в ведрах, раствор щелока, полдюжины потертых жестяных тазов и куча ветоши - остатков разных экспериментов.
Каспар с Луцвелем сбросили кафтаны, засучили рукава сорочек и стали готовить краски, разводя их ореховым маслом с мелкими крупинками угля.
– Вода гудит, хозяин!
– сообщил работник.