Его сиятельство Каспар Фрай
Шрифт:
С этими словами Финтроп задрал на животе рубаху и предъявил отпечаток хозяйского сапога.
– Ладно, не снял, и ладно. А почему не прибрался?
Финтроп, потупившись, принялся теребить подол грязной рубахи, потом признался:
– Обиделся очень…
– Вот дурак-то, чего ж обижаться? Я ж тебя люблю как родного. Привык.
Сенатор снял с гвоздя шляпу и толкнул дверь, затем обернулся и добавил:
– Хотя лучше бы тебя, конечно, за борт…
48
Едва сенатор вышел на палубу и полной грудью вдохнул морской подсоленный воздух, как с «вороньего
«Чего орать, если птицы уже все паруса засидели?» - подумал сенатор, глядя на белые потеки на желтоватой парусине.
Постояв еще немного, он поднялся на приступок капитанской палубы.
– Добрый день, сэр!
– поздоровался с ним судоводитель.
– Добрый день, шкипер, - неприветливо ответил сенатор.
– Вы бы пугнули этих тварей из арбалета, а то они все паруса загадили!
– Как можно, сэр, береговые птицы на мачтах существа священные.
– Что же в них особенного?
– Сенатор запрокинул голову и, придерживая шляпу, попытался опознать облюбовавших марс птиц.
– Они загадили вам паруса, да и палубе досталось.
– Это пустяк, сэр, - улыбнулся шкипер, его хорошее настроение не мог испортить даже этот желчный государственный чиновник.
– Помнится, лет семь тому назад, когда я еще служил матросом на «Ломартине», мы промахнулись мимо островного архипелага Эпифания - это теперь они являются протекторатом Гвиндосии, а прежде о них ничего не знали. Три месяца мы болтались в незнакомых морях, вышли вода и сухари, мы были готовы сожрать друг друга. Но по ночам с глубин стал подниматься планктон, такой мелкий, что ловить его можно было только растянутыми на ивовых прутьях подштанниками. За ночь в полдюжины расставленных подштанников набивалось полторы-две меры мелких рачков, этого с избытком хватало, чтобы прокормиться команде, планктон был необыкновенно сытным. Соль выпаривали из морской воды, а осаживающиеся на кожаных пологах капли воды собирали, чтобы пить. Одним словом, кое-как приспособились, были живы, однако понимали, что только тонкая полоска удачи отделяет нас от гибели. И вот на сто второй день полоскания в океане над мачтами промелькнула птица. Дело было в полдень, жара, слабость. Матроса, что заметил птицу, хотели побить - дескать, нечего врать. Но спустя час птица пролетела еще раз, а потом уселась на мачту и, как вы заметили, нагадила на парус. Потом вспорхнула и унеслась вместе с ветром.
Птица улетела, и только это белое пятно осталось свидетелем тому, что она нам не померещилась. К вечеру мы увидели берег, и тогда даже старые морские волки не могли сдержать слез - плакали все. На берегу мы наконец сняли истрепанные паруса и заменили запасными, а шкипер вырезал ножом клочок с белым пятном, что оставила птица, и унес к себе, чтобы спрятать в рундук.
– Да вам истории для дам писать надобно, а не суда водить!
– заметил сенатор, хотя рассказ шкипера слушал затаив дыхание.
– Я лишь объяснил, почему терпимо отношусь к этим птахам, сэр, - ответил шкипер, снисходительно улыбаясь.
– Так что там, действительно берег?
– Пока только остров, сэр, материковая часть начнется в двух с половиной милях далее.
– Я помню… Дайте-ка свою трубу, я посмотрю на этот… прибой или что там может быть на острове.
– Пожалуйста, сэр, только…
– Я прекрасно помню, как открывается труба, шкипер, - опередил его сенатор, забирая подзорную трубу.
– Государственные чиновники не так глупы, как принято о них рассказывать.
Сенатор открыл трубу и стал смотреть на едва заметную темную полоску у горизонта.
– Кажется, парус… Да, я вижу парус.
– Их там несколько, сэр, мелководье у острова богато рыбой, вы видите паруса рыбацких лодок. Мессир Лаггер предсказал их появление еще три часа назад, он выходил из своего канатного ящика, чтобы подышать, и я, воспользовавшись случаем, задал вопрос… Интересно, чем он сейчас занимается в темноте этой клетушки?
«Чем занимается в темноте клетушки, - мысленно повторил мессир Лаггер и усмехнулся.
– Да уж не подслушиваю ваши мелкие мыслишки».
Он сидел между мотками веревки и по обыкновению последних двухсот лет своей жизни постигал бесконечность и непрерывность сущего мира. Нашествия демонов, битвы орков, разгул стихий - все это он уже видел и осознал, однако пока не мог отделить себя подлинного от привнесенного, а это являлось основной частью его пути. После разделения, он знал это, наступит возвышение и постижение высшей мудрости, но не теперь - время еще не пришло.
Лаггера раздражали люди, их глупые мысли, которые он, сам того не желая, все время слышал. А еще одолевало желание первенства и могущества над магическим миром. Когда-то давно седой странствующий старец сказал Лаггеру, что достичь просветления можно, лишь избавившись от этой тяжести, и молодой целеустремленный юноша его понял, понимал он это и сейчас, постигая умом сказанное и увиденное, но… как же нелегко расставаться с тем, что всегда считал частью себя, своей неизменной стезей.
На дощатой стенке дрогнул солнечный зайчик, что-то ударилось об пол и покатилось от бухты просмоленного каната к утлой деревянной дверце.
Маг перевел глаза на упавший предмет и усмехнулся. Это был отшлифованный череп с пустыми глазницами, уставленными на мессира Лаггера с немым вопросом.
– Ты что же, думал напугать меня своим появлением?
– спросил он.
– Мне трудно думать, я иду на запах силы, чтобы найти себе союзника.
– Кому нужен такой союзник, как ты? У тебя нет ничего, что можно предложить. Ты ведь, кажется… в узилище? Я не знаю, кто ты, но я вижу на твоих руках кандалы, запечатанные словом. Ты наказан своим орденом.
– Да, я наказан… Но время ли сейчас обсуждать это? Я предлагаю тебе союз, чужеземец! И решай поскорее, мои силы на исходе! Я и так порастратил их впустую…
– Говори, я слушаю.
Череп прокатился до дверцы, вернулся назад, его челюсти лязгнули, и он произнес:
– Убей Фрая, и половина его силы отойдет к тебе.
– Кто такой Фрай?
– искренне удивился Лаггер.
– Ах, ну да, ты же еще не ступил на берег!
– Череп лязгнул зубами: - Ты знаешь его под именем «граф Проныра».
– Это имя мне знакомо, но я получил его из неясного прозрения и никакие подробности мне пока неизвестны.
– Неизвестны сейчас, будут известны после! Я гонялся за этим человеком много лет, ему всегда везло, а я старался забрать у него его удачу - в чем ее ценность, полагаю, объяснять не нужно?
– Не нужно. Ты хочешь, чтобы я убил его, как только узнаю о нем больше?
– Вот именно!
– В таком случае я требую увеличить долю…
– Сколько ты хочешь?!
– проскрипел череп и завертелся, словно брошенный булыжник.