Его сиятельство Каспар Фрай
Шрифт:
Зашевелились лошади, помимо неполной мерки овса им полагался кусок подсоленной хлебной корки, которую от своего пайка обязательно приберегали благодарные наездники.
Когда солнце показалось из-за горизонта, пятитысячный корпус генерала Фрая уже двигался по наезженной дороге. Несмотря на то что ночью было сыро и роса выступала с полуночи, под копытами тысяч лошадей и колесами повозок дорога быстро высыхала. Позади растянувшейся на полторы мили колонны поднимался отчетливо видимый пыльный хвост, сносимый ветром на юго-запад.
Через час пути дюны стали ниже,
– Неприветливая местность!
– заметил де Шермон и широко зевнул, прикрываясь перчаткой.
– Никак не могу проснуться, пока не подадут завтрак.
– Пожуйте кислых ягод.
– Ягод?
– Да.
– Каспар протянул горсть ярко-красных плодов, что принесли ему два сержанта-чекмеса. При Каспаре они съели по полгорсти, чтобы доказать, что ягода не ядовита.
«Возьмите, ваше превосходительство, ягода свежая, только что с кочек. Ее для бодрости принимают и для укрепления живота. Вода в здешних местах черная, гнилая, берите, обязательно пригодится».
Каспару ягода понравилась, она действительно давала прилив сил.
Де Шермон помялся, затем забросил пару ягодок в рот, поморщился, но попросил еще - северная ягода и ему пришлась по вкусу.
Через два часа после начала движения войско миновало несколько пустых хуторов, покинутых жителями совсем недавно - навоз в стойлах еще парил, а в печах были угли…
– Теперь жди контрфорса!
– сказал Углук, демонстрируя свой опыт и осведомленность.
– Не будет контрфорса, - возразил де Шермон, который уже усвоил, что, если орка сразу не одернуть, он будет разглагольствовать до самого обеда.
– А отчего же не будет, ваше сиятельство?
– не сдавался старый наемник.
– Пока войско на марше, ему и трех сотен кавалерии хватит, чтобы спутаться.
– Возможно, сержант, но вердийцы без надлежащей расстановки в драку не лезут. Они подумать любят.
– Дураки, стало быть?
– Нет, я же сказал - подумать любят.
– У тебя все, кто не жрет с утра до вечера, - дураки, - ввернул гном.
– И вовсе нет, железка ты кузнечная, вот его светлость не жрет с утра до вечера, но я уважаю его за смысл во вкусе. Вчера вылизывал его супницу, так чудо до чего хороша похлебка - я и не знал, что господа так в этом понимают!
– Вы вылизывали мою супницу, сержант?!
– ужаснулся де Шермон.
– Да, ваше сиятельство, перед тем как ваш слуга собирался ее помыть. Так вылизал, что даже воду можно было сэкономить, но слуга у вас глупый, таки взялся ее мыть.
Де Шермон машинально приложил руку к груди, там, где обычно чувствуется тошнота, но жесткая перчатка лишь царапнула по кирасе - граф забыл, что он в доспехах.
– Граф, но ведь супницу после помыли… - негромко произнес Каспар.
– Я… я не могу с этим смириться… - вздохнул де Шермон.
– А знаете, сержант, я могу оставлять вам в супнице немного похлебки и повар будет отдавать ее вам. Вы же за это не станете больше лизать мою посуду, договорились?
– Как не договориться, ваше сиятельство! Это ж неслыханная доброта с вашей стороны, хоть вы и граф, сожри меня огры!
От возбуждения Углук так размахался руками, что заехал Хуберту по плечу.
– Извини, дружок.
– Вообше-то он гвардейский лейтенант, - строго заметил находившийся рядом майор-барон Лайдас, который не собирался делать скидки пусть даже личным друзьям генерала.
– Прошу прошения, господин майор-барон! Прошу прошения, господин лейтенант!
– тут же поправился Углук.
– Виноват.
51
С самого утра конвендор Кригс пребывал в хорошем настроении. Перед завтраком ему сообщили, что возле острова Каре встали на якорь три большие шхуны под флагами Гвиндосии. Пообщавшийся с гвиндосским сенатором сержант сторожевой роты, что находилась на острове, написал в рапорте, что «их благородие стоят на ремонте и после обеда сойдут на большой берег».
Прочитав рапорт, Кригс был готов немедленно мчаться к океану, чтобы не заставлять ждать посланца могущественной державы, однако председатель коллегии советников дорф Даувпилс порекомендовал конвендору до времени не появляться на берегу, чтобы «соблюсти приличие и достойную гордость».
– Велите дорфу Пяллинену отправиться к океану, пусть он, как дипломатический советник, подготовит почву для ваших переговоров с сенатором.
Кригсу предложение дорфа Даувпилса понравилось. Пяллинен был вызван во дворец и получил самые подробные, но путаные наставления как от самого конвендора, так и от дорфа Даувпилса. В сопровождении десяти всадников Пяллинен отбыл к океану, после чего конвендор отослал дорфа Даувпилса, достал из ящика бюро чернила с бумагой и, покусав для порядка гусиное перо, написал первую строку будущей баллады:
«Родина моя!..»
– Ага, «родина моя», тарам-пам-пам… Та-ра-та-та-да… Нет, не так!
Кригс порвал лист бумаги и взялся задругой. Еще яростнее укусив перо, он написал:
«Средь северных морей, полей и огородов!..»
– Нет, про огороды это как-то мелковато…
В поисках подходящего слова конвендор зашагал по просторному кабинету.
– Хорошо бы что-то про вставание с колен и чтобы прочь, оккупанты, прочь с родной земли… Да. И про Гвиндосию что-то ввернуть было бы неплохо. Ну например «…приди, Гвиндосия, приди и утлый быт наш озари!»
– Итак, что мы имеем? «…приди Гвиндосия, приди и утлый быт наш озари! Средь северных морей, полей и огородов!..»
Конвендор подошел к окну, что выходило во двор внутреннего замка, и обнаружил странную суету. Несколько егерей с пиками, поставленные охранять ворота, о чем-то отчаянно между собой спорили.
А вот и дорф Гортсепп, местный светила географической науки, пробежал мимо них, едва не сбив вышедшую из-за ворот придворную прачку.
– …приди, Гвиндосия, приди… - машинально повторил конвендор и услышал у своих дверей топот.