Его сладкая девочка
Шрифт:
— Нет, не расскажу. В решении моей проблемы я могу помочь себе сам. Но кое-что попрошу. Между нами двумя. Я тебе в телефоне забил номер и адрес своей сестренки. Пусть будет на всякий пожарный. Звонить ей и ездить не надо. Но…
— Я понял. У тебя проблемы какие-то?
— Скажем так, я очень сильно нужен одним отморозкам.
— Помощь?
— Сам, Егор. Если припрет, скажу. Помни, что это между нами. И дуй в баню.
— Не, спать пойду. Пусть наши весельчаки оторвутся.
— Как дети. Вот кому срочно рожать надо. Но если Тимур по-любому созрел, но Дейва хрен проймешь.
— Артур? Он же с Инкой…
— Он как рыба дохлая с ней. По течению плывет. Она из него деньги тянет, а он просто живёт. Присмотрись к ним.
Утро, помимо похмелья, приносит саднящее горло и душащий кашель.
— Дебил, бля. Тебе вчера сколько раз сказали голым не скакать? За тебя никто девчонку искать не будет. — Тим ворчит, но наливает чай и сует какой—то порошок. — Пей. Улька сказала, поможет сбить температуру.
— У меня нет.
— У тебя есть, говнюк. Я с электронным градусником под утро, как козел скакал. Пока ты стонал во сне.
— Откуда здесь градусник?
— Мать Давида аптечку оставила, когда приезжала. Тебе тупо повезло.
— А новости?
Мы в кухне вдвоем, Север с Давидом ушли на кладбище.
— Нет новостей. Нигде не светится. Она, конечно, не Джеймс Бонд, но прячется умело.
— Я все думаю, что такого могла наговорить Ирина Иосифовна, что Ксюша убежала? И про игры хрень эта?
— Ирина… — Тим приподнимает брови.
— Ирина. Не могу ее назвать иначе. Язык не поворачивается. Ну хотела яд выпустить — мне скажи. Моя жизнь, мой выбор. Но беременную девочку. Знала же, что у нее в жизни задница…
— Жалко мне вас. Ты еще крепкий, а она сломается.
— А себя? Себя не жалко?
Не знаю, откуда вдруг берется злость на друга. Может быть, потому что он прав, черт возьми?! Потому что я и сам понимаю, что моя девчонка где—то одна сражается против мира, а я даже помочь не могу? Тупо не хватает ресурсов, чтобы найти ее.
— Тебе самому как воевать против родной матери?
— Херово, Егор. Поэтому я тебя и понимаю. Мы же в прошлый раз не просто поссорились. Она уйти хотела. Испугалась. Мать давит. А ты сам знаешь ее возможности. Бля, да мне мачеха роднее собственной мамы. Отец молчит пока, нейтралитет, мать его. — Тим что—то достает из ящика. — Лоб подставь.
— Чего? — В башке мутно, не сразу успеваю переключиться.
— Лоб. Температуру проверить.
Поднимаю голову, а он, смеясь, наводит градусник.
— Руки за голову. — Прибор пищит, а Тим резко перестает ржать. — Керро, еб твою мать. Тридцать девять и четыре. Ты как сидишь вообще?
— Сижу вроде. Не ори.
— Пей лекарство и собирайся. Домой тебя повезу, болезный.
***
Пара дней проходит в коматозе. Кажется, я даже несколько раз терял сознание. Тим приволок свою девчонку, и они вдвоем клохчут вокруг моего тела. Все остальные органы пока не функционируют, а в мозгу одна ясная мысль: найти Ксюшу.
Вечером Давид объявляется с новостями. Ездил к подруге, но и его она послала. Всё, чего добился, ответа «поговорите с бабушкой, пусть сама рассказывает».
Пытаюсь встать и, пошатываюсь, дохожу до кухни.
— Тим,
— Ты куда собрался?
— Разговаривать.
— Ты себя видел? На ноги сначала встань, потом перейдешь к военным действиям.
— Мне надо.
— Егор, — ко мне подходит Ульяна и мягко кладет руки на плечи, — послушай. Ты сейчас ничем не поможешь. Только хуже сделаешь. Если дальше сляжешь, отодвинешь встречу со своей Оксаной. И подумай про то, что больному к беременным приближаться нельзя. Понял меня?
А что мне остается? Только согласиться. Про возможность заразить свою девочку я вообще не подумал. Да и о чем я думал в принципе? Потерял голову от любви? А мог бы…
— Давид, — кричу другу, потому что второй раз совершить подвиг и доползти до ребят сил тупо не хватит.
— Ты себя ведешь как очень скандальный больной. В курсе? Тебе положено лежать и спать. А ты орешь.
— Тебе обязательно зубоскалить?
— Ноут оплакиваю. Имею право. Ты в курсе, что еще и селектор разбил?
— Потом вместе поплачем. Дай контакты риелтора своего.
— На хрена?
— Мне нужен дом. С охраной. Как у тебя. Чтобы больше никто Ксюшу достать не смог.
— Писец, товарищи. Не хило тебя болезнь тряхнула.
— Дом, Давид, до—о—ом.
— Ну как скажешь. Контакты скину.
И пока всю следующую неделю я занимаюсь выбором дома и активно пытаюсь выздороветь (воспаление легких, мать его), в нашу жизнь приходит полный пиздец.
Ночные звонки всегда приносят странное чувство обреченности. Не знаю, с чем это связано. Если по студенчеству такой звонок мог означать «приезжай бухать» или «забери меня, я в мясо», то сейчас подрываешься, покрываясь холодным потом.
На экране номер Тимура. Он позавчера свалил к себе наслаждаться обществом любимой, а не моей помятой физиономией.
— Тим?
Голос друга звучит глухо: — Улька пропала. Можешь приехать?
Не задавая ни одного вопроса, срываюсь к выходу. Меня все еще штормит, а, влетев куда—нибудь, пользы не принесу, поэтому вызываю такси. Везет и свободный водитель на месте уже через минуту.
Однако…
— Ты где?
— Черт. У нее. Адрес скину сейчас.
Повторяю действия. Такси, подъем в квартиру. Не надо быть экспертом: что—то произошло. Единственная комната разнесена в щепки. Друг держится за голову. Замечаю струйку крови на виске.
— С головой что?
— Сам не понял. Позвонили соседи снизу. Типа заливаем. Открыл дверь. Все. Очнулся — Ули нет, в комнате… сам видишь.
— Полиция?
— Соседи уже вызвали.
— На кого думаешь?
Ответить Тимур не успевает. Прибывший наряд допрашивает нас, проводит опрос соседей, которые разбужены грохотом и сиреной и… увозит Тима, предъявляя ему предварительное обвинение… в убийстве… Откуда—то находится кровь, которую забирают на экспертизу.
Дозваниваюсь до отца друга внизу и кратко обрисовываю произошедшее. Оказывается, Тим успел позвонить всем, но ответил среди ночи я первый. Дейв выскакивает из машины и бежит к парадной, притормаживая около меня. Повторяю все, что знаю. Мы оба в глубоком шоке и не сразу соображаем, что делать.