Его тайная одержимость
Шрифт:
Прикусываю губу, чувствуя, что малейшая мысль о нашем поцелуе, далеко вышедшем за приличные рамки, вызывает давно забытое томление в теле, которое я лишь раз за свою жизнь испытала. С ним. Грудь, будто наливаясь, приятно покалывает теплом.
— Сонечка, если ты продолжишь так томно дышать, то боюсь я буду не в силах скрыть свою к тебе заинтересованность, — останавливаясь перед дверью, шепчет мне на ухо Рома.
По всему телу мурашки расползаются. Чертов искуситель. Он во мне будто какой-то тумблер щелкнул.
—
Прижимает меня крепче за талию. Целует в макушку.
О, боже… Это просто невыносимо. Он меня буквально с ног сшибает своим нежным натиском. Как же мне хочется довериться ему, и позволить разобраться со всем самому. Но я не могу. Это МОЯ семья.
— Пойдем, — выдавливаю я, отстраняясь от Роминых рук.
Голос совсем осип от волнения. Спокойно, Соня. Никто ничего не заподозрит. И Рома ничего не скажет. Он обещал.
Стоит переступить порог, как голоса из холла становятся громче.
— О, Рома, Соня, а вы чего там? — кричит нам Галя, едва завидев.
Мне в лицо бросается жар от стыда перед сестрой. А мозги отказывают напрочь. Замираю, не в силах ни слова выдавить, ни пошевелиться, пока сестра направляется в нашу сторону.
У меня прямо дежавю какое-то. Буквально вчера, я едва не попалась с поличным в той же компрометирующей обстановке. Хотя нет. Сегодня все стало еще хуже…
— Соню морозит что-то, — словно сквозь толщу воды слышу Ромин голос, — должно быть все же успела замерзнуть в своей тонкой куртке. Пришлось одолжить ей пончо.
— Значит, когда я сомбреро пофоткаться взяла, ты меня отчитал как ребенка, а ей даже свои бесценные трофеи таскать разрешил, — дует губы Галя. — Мне вообще в кабинет под страхом казни ступить не позволяешь…
— Угомонись, — довольно грубо одергивает ее Рома. — Мы с Соней обсуждали варианты затащить батю в больницу. Где я по-твоему должен был с ней об этом говорить? В коридоре?
Мне становится немного легче от того, что Рома очевидно успел подготовиться к расспросам Гали.
— Ой, ну ладно тебе! — отмахивается она. — Уже и повозмущаться нельзя! Диктатор!
Прямо перед моим лицом возникает лицо Гали. Напрягаюсь от подозрительного прищура, с которым она меня изучает:
— Ты ревела что ли?
— Н-нет… — мямлю я, почему-то решив, что тактика отрицания всего на свете сейчас наиболее правильная. Но тут же жалею об этом, представив, насколько у меня должно быть красные губы.
— А чего тогда опухшая такая? — не унимается сестра.
— Галь отстань от нее, — становится между нами Рома, пряча меня за своей спиной от любопытного взгляда сестры. — Я же говорю, перемерзла она. Подозреваю, что у нее температура. Так что лучше сходи-ка градусник принеси. Да лекарств каких поищи. Только смотри сразу противопоказания, чтобы беременным
— Есть у меня одно отличное лекарство, — усмехается Галя. — Мы там ей мужа привезли. Одна ночь — и Сонечка будет как огурчик.
Она выглядывает из-за плеча Ромы:
— Поверь мне, сестренка, секс — лучшее лекарство от любых болячек, — подмигивает мне, разворачивается и уходит обратно в холл.
Кажется я слышу, как у Ромы скрежещут зубы:
— Мля, притащила же нелегкая, — слышу его утробное рычание, — я его выставлю!
Ловлю его за руку:
— Ром, ты же обещал! — шепчу умоляюще.
Поворачивается, вынуждая меня затаить дыхание.
Кажется, я его впервые таким вижу. Взгляд собственника, впивается в мое лицо, будто он меня сожрать готов, лишь бы ни с кем не делиться.
— Обещал, что, Сонь? Позволить тебе напоследок провести ночь с этим уродом?! — рокочет он сдавленно. — Что-то не припомню!
На озлобленном лице желваки играют. Челюсть подергивается, будто он едва сдерживается, чтобы не высказать мне все, что думает. И судя по сведенным на переносице бровям, ничего хорошего он сейчас обо мне не думает.
— Собралась принимать от него «лечение», пока я за стенкой сидеть буду? Черта с два!
— Да не будет у нас ничего, — оправдываюсь я. — Мы н-не… не спим.
Он подозрительно щурится. И я понимаю, что сболтнула лишнего:
— Мне же врач запретила, — на ходу придумываю я вразумительное объяснение.
Рома шумно выдыхает, приосаниваясь. Будто пытаясь переварить информацию, прикрывает глаза.
Я знаю. Знаю, что виновата. Перед всеми вами. Чувствую себя сейчас будто нахожусь между молотом и наковальней. Даже вздохнуть боюсь, но как же хочется сейчас прикоснуться к его лицу, чтобы стереть эту угрюмую маску.
Высунув пальцы из-под длиннющего пончо, осторожно прихватываю его за руку:
— Поверь мне. Ничего не будет. Он просто поспит в моей комнате.
Прости меня, мой хороший… Я ведь перед тобой в первую очередь виновата.
Не знаешь, что я только тебе всегда одному принадлежала, и прямо сейчас сгораешь от ревности.
Не знаешь, чьего ребенка так благородно готов принять.
И что люблю тебя всем сердцем, тоже не знаешь. А я пока боюсь признаваться. Иначе, знаю… чувствую, точно уже никогда меня не отпустишь.
39. ОН
Мы с Соней входим в кухню, куда уже переместилось почти все семейство за исключением бати, и я едва сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза при виде этого утырка с веником каких-то облезших хризантем в целлофане.
— Сонечка, — мерзко протягивает он мое любимое имя, и грабастает Соню в свои объятия.
У меня кулаки невольно сжимаются. Но Соня, будто чувствуя мой взгляд на своем затылке, спешит вывернуться из его рук. Принимает скромный букет, кивая в знак благодарности.